Полвека назад во время испытаний зенитных комплексов С-75 и С-125 (на снимке) на полигоне Капустин Яр одна из ракет, не подчиняясь радиокомандам, спланировала на «боевые поля» так удачно, что бортовое оборудование оказалось практически работоспособным.
     Это навеяло мысль о целесообразности преднамеренного повышения вероятности подобных событий для выяснения причин неудачных пусков. Конечно, речь не могла идти о принуждении неуправляемой ракеты к мягкой посадке: в упомянутом выше случае ЗУР спланировала в результате редкого совпадения случайностей. Но вот помочь ракете сориентироваться в пространстве так, чтобы она приземлилась соплом двигателя вниз, стоило попробовать.
     Дело в том, что при ударе соплом вертикально падающей ракеты о землю ее корпус подвергается продольным перегрузкам, соизмеримым с теми, которые возникают в момент пуска. А к таким (стартовым) перегрузкам ракеты с пороховыми ускорителями конструктивно приспособлены.
     Задача могла быть решена при помощи парашюта, который раскрывался бы по специальной команде (с земли, от датчика самоликвидации, датчиков высоты, скорости...). И поскольку главным было обеспечение необходимости ориентации ракеты в пространстве, то можно было снизить требования к парашютной системе, допустив большую скорость снижения, чем, например, при десантировании боевой техники с людьми.
     С учетом сказанного я представил командованию полигона расчет, свидетельствующий о возможности замены в ряде случаев боевых частей ракеты тормозными парашютами. Например, тогда, когда боевая часть ракеты заменялась весовым эквивалентом («болванкой») или при пусках контрольно-серийных ракет по условным целям, когда боевая часть подрывается датчиком самоликвидации.
     Меня командировали (в 1959 г.) в соседнюю с Капустиным Яром Владимировку для уточнения данных о тормозных парашютах (применявшихся при посадке боевых самолетов), а затем – в Москву. Там хорошо знавший меня генеральный конструктор ракет С-75 и С-125 Петр Дмитриевич Грушин положительно отнесся к предложению и рекомендовал обратиться к разработчику боевых частей, ответственному за отсек ракеты, на который мы «претендовали».
     Логично, но кончился срок моей командировки... «Злые языки» сказали, что не все заинтересованы в выявлении причин неудачных пусков, и это в какой-то степени соответствовало истине. За исключением аварий, причины которых были очевидны, анализ неудачных пусков часто завершался выводами, в которых военные в качестве возможных причин называли конструктивные недостатки, разработчики – упущения полигонщиков, а те и другие вместе – заводские дефекты.
     При этом каждая сторона искала причину у себя, в случае обнаружения пыталась устранить ее, предавая факт огласке лишь в тех случаях, когда невозможно было решить эту задачу собственными силами. Но ведь бывают латентные дефекты, затягивающие испытания, неисправности, проявляющиеся уже после них, – в процессе эксплуатации систем в войсках...
     Прошедшие 50 лет вряд ли изменили обусловленный объективными факторами характер взаимоотношений между названными выше сторонами. А значит, идея парашютирования ракет в неудачных пусках остается актуальной, к тому же более целесообразной, в чем можно убедиться, проанализировав тактико-технические характеристики современных парашютов и боевых частей ракет.
     Поэтому, наверное, можно попытаться решить задачу, обратившись при этом не к каждой из заинтересованных (или не очень) сторон в отдельности, а к органу, находящемуся «над схваткой», например к Военно-промышленной комиссии при Правительстве РФ, обладающей необходимыми полномочиями и политической волей.