В «Красную звезду» полковой комиссар Павленко (позже, будучи заместителем ответственного редактора, Петр Андреевич станет бригадным комиссаром) пришел уже известным писателем, изрядно понюхавшим пороху бойцом. Еще в двадцатом году, вступив добровольцем в 11-ю армию, он сражался за советскую власть на Кавказе. Тогда же в газете «Красный воин» начал литературную деятельность. А в 1936-м выходит первая книжка его романа «На Востоке», отрывки из которого, посвященные военной теме, были напечатаны в «Красной звезде». Осенью 1939-го полкового комиссара запаса Павленко вновь призывают в кадры. Он участвует в освободительном походе наших войск в Западную Украину. А еще через несколько месяцев, экипированный уже по-зимнему, едет в Ухту спецкором газеты 9-й армии.
     Ответственный редактор «Красной звезды» Давид Иосифович Ортенберг (во время советско-финляндской войны 1939-1940 годов он редактировал газету «Героический поход») вспоминал потом: «Павленко был по возрасту одним из самых старших в газете 9-й армии. У него уже было известное писательское имя. Его высокая культура давала себя знать во всем. Но он никогда не искал для себя, даже косвенно, каких-либо поблажек, и его душевное тепло, глубокая симпатия к товарищам помогали многим в тяжелые и порой горестные часы...»
     Таким же жизнестойким, неутомимо деятельным, спокойным, как бы между прочим пренебрегающим тяготами и опасностями войны, знали Павленко и сотрудники «Красной звезды» в годы Великой Отечественной. «Он глотал порошки, пилюли, кашлял, кутал шею шарфом, но делал свое дело с легкостью и стремительностью, какие поражали в этом человеке, боровшемся со своей болезнью всеми способами, а главное - работой. Писаревский овал его лица с очками в «разночинной» металлической оправе хорошо знали на разных фронтах. Когда я теперь перечитываю «Счастье», я легко узнаю в полковнике Воропаеве черты самого полковника Павленко», - писал в своих мемуарах «Не забуду вовек» Александр Кривицкий, служивший во время войны литературным секретарем «Красной звезды».
     Дело в том, что еще в ходе боев с белофиннами выяснилось: Петр Андреевич не пышет здоровьем. Морозы были для него не менее трудным испытанием, чем фронтовые тяготы. Видя это, в одной из дивизий писателю даже подарили трофейную доху. Она спасала от мороза, но появляться среди бойцов не по форме одетым он не считал для себя удобным. Вообще, судя по воспоминаниям очевидцев, на фронте Павленко одевался по всем правилам воинского устава. А ту спасительную доху он привез в Москву, и в дни Великой Отечественной войны, когда по его сценарию в холодных помещениях Мосфильма ставили очередную картину, в ней по очереди отогревались артисты. Говорят, что она даже послужила облачением для одного из персонажей фильма.
     Сам же Петр Андреевич, несмотря ни на что, и теперь рвался в гущу событий и, по воспоминаниям Ортенберга, обычно бывал там, где требовалось самое сильное подкрепление. И писал он по-прежнему быстро, легко и много. Каждый его выезд на фронт, судя по подшивкам «Красной звезды» военных лет, сразу же был виден в газете.
     О том, какой ценой порой давались не отличавшемуся могучим здоровьем писателю эти поездки, свидетельствует, например, такой эпизод. В мае 1942 года, когда наши войска потерпели поражение и вынуждены были оставить Керченский полуостров, полковнику Павленко, не поспевшему на последнюю баржу, пришлось вместе с другими под ударами вражеской авиации переправляться через холодные воды пролива на... автопокрышках. На берег Тамани он выбрался мокрый, замерзший и без сапог. Результатом стала болезнь легких, которая долго не отпускала его.
     Позже, вспоминая свои фронтовые будни, Петр Андреевич писал в нашей редакционной многотиражке: «Нелегко давалась писателям эта фронтовая учеба. Нелегок был фронтовой университет. Но школа сказалась. В годы Великой Отечественной войны звание корреспондента «Красной звезды» звучало как почетное, обязывало ко многому. Для многих писателей, в том числе и для меня, «Красная звезда» была подлинно военной школой».
     Первым же военным выступлением Петра Павленко на страницах «Звездочки» была его статья под красноречивым заголовком «Изверги и людоеды», опубликованная 8 июля 1941 года. Эти 100 строк, наполненные болью, гневом и ненавистью к врагу, писатель, ставший очевидцем издевательств фашистов над ранеными бойцами Красной Армии, завершает так: «За каждую рану, нанесенную нашему раненому, мы возьмем десятки вражеских жизней. Не смятение, но ярость, ненависть, лютая ненависть охватят наш народ, когда он узнает о палаческих действиях гитлеровских извергов. И со зверями мы заговорим, как они того заслуживают, - языком народной ярости, не знающей предела. Смерть врагам!»
     А через день, словно в продолжение этой темы, в газете под рубрикой «Герои Отечественной войны» появится очерк П. Крылова и П. Павленко «Капитан Гастелло». По словам Давида Ортенберга, он был написан на основании короткого (в восемь строк) сообщения из вечерней сводки Совинформбюро от 5 июля 1941 года о героическом подвиге командира 2-й эскадрильи 207-го дальнебомбардировочного авиаполка капитана Николая Гастелло. Из сообщения следовало, что снаряд вражеской зенитки попал в бензиновый бак его самолета. Бесстрашный командир направил охваченную пламенем машину на скопление техники противника. Десятки немецких машин и цистерн взорвались вместе с самолетом героя. «Последний подвиг капитана Гастелло не забудется никогда, - говорилось в очерке. - Это не фраза. Подвиг его не забудут потому, что он будет повторен сотнями других летчиков, если им придется оказаться в столь же безвыходном положении».
     Впоследствии, как известно, появились и другие версии, связанные с эпизодом, описанным в газете. Но как бы там ни было, приведенные выше слова из очерка оказались пророческими. По имеющимся данным, за годы войны наши летчики совершили более 500 таранов наземных целей.
     А вообще героев фронтовых очерков Павленко не перечесть. Это рядовые и генералы, партизаны и партизанки, участники сражений за Москву, Севастополь и Северный Кавказ. Это роты, полки и дивизии, освобожденные села и города. Причем в стремлении первым рассказать о чьем-то подвиге сам писатель, которого казалось бы уже ничем не удивишь, зачастую действовал, пренебрегая опасностью.
     Так было в мае 1942-го на Крымском фронте, когда он, как вы помните, вплавь форсировал Керченский пролив. Так было в ноябре того же года на Кавказе. Прибыв в район боевых действий, Петр Андреевич узнал, что недалеко от линии фронта уже пятые сутки сражается в окружении маленький гарнизон нашего дота. При первой же возможности он ринулся туда. Когда атака увенчалась успехом и дот освободили, Павленко был первым, кто увидел героев, услышал их рассказы о пережитом. Потом, вернувшись в дом, где размещалась корреспондентская группа «Красной звезды», он скажет товарищам:
     - Из-за одной этой встречи стоило мне прожить столько, сколько я прожил...
     Однажды (это было в районе Моздока) на наблюдательный пункт полка, где находился Петр Андреевич, пошли немецкие танки. Два часа длился жестокий бой. И вот представьте себе такую картину. Атака отбита, танки горят, немцы отступают на исходные позиции, а наш корреспондент, положив на свои худые колени блокнот, быстро строчит очередную корреспонденцию, которую завтра будут читать в Москве.
     Много месяцев провел Павленко на кубанской земле. Он был там и в дни отступления наших войск, и в дни наступления, все видел своими глазами, все пережил вместе с кубанцами и писал так, как это ему слышалось и виделось. Не просто писал, а, как заметил Давид Ортенберг, выпевал строки из своей души.
     Особенно показателен в этом плане очерк «Кубань казачья», опубликованный в «Красной звезде» 18 марта 1943 года. Он начинается так: «Земли Кубани и Лабы не изменили славной старине своей. Кубанцы воевали на Дунае в войсках Суворова и Кутузова, ходили на запад с атаманом Чепегой и на Каспий с Головатым, воевали с французами в корпусе Платова, а на нашей памяти - проникали с Брусиловым за Карпаты, видели мечети Багдада и пески иракских пустынь. Кубанцы прославлены как конники, еще более знамениты своим пешим войском - пластунами... Кубанцы - это Таманская армия, это «Железный поток», это Кочубей, это «Камышинская республика» в прикубанских плавнях, не опустившая своего Красного знамени перед белогвардейскими палачами...»
     Среди героев очерка мы видим и современников, достойных своих предков, дедов и отцов. В числе этих героев - командиры казачьих корпусов Доватор, Белов, Кириченко... По мнению автора, все, что составляет славную историю кубанского казачества, бледнеет перед эпосом Великой Отечественной войны. При этом в героических эпизодах, о которых он повествует, как в фокусе, просвечивается доблесть и мужество кубанских казаков. Вот лишь один из таких эпизодов.
     В Моздокских степях попал в плен к немецким танкистам Буряченко. Он сдает клинок, сдает оружие, и его сажают на броню вражеского танка - ехать в полон. Немцы довольны - везут казака-кубанца. А он, вынув из-под черкески гранату, бросает ее в люк и, уничтожив экипаж, уходит к своим, раненный собственной гранатой...
     Впрочем, этот очерк не только о тех казаках, которые сражались в воинском строю. Он - обо всем кубанском народе. Там есть и рассказы о партизанской борьбе, о подпольщиках, о сопротивлении казаков в самих станицах, о так называемых разминерах - ребятах, обезвреживавших немецкие мины, спасавших дома, резавших немецкую связь. Павленко приводит выдержку из официальных документов об освобождении Армавира: «Много зданий спасено ребятами. Ночью они перерезали запальные шнуры и тем спасли дома от взрывов». Писатель называет имена малолетних героев-казачат, сражавшихся с немцами по своему разумению. «Так рождается у нас второе поколение победителей, - писал Петр Андреевич, - и тысячи ребят могут сказать, раньше чем они научились арифметике, они уже били немцев, были солдатами Отечественной войны...»
     И еще один штрих к портрету писателя-спецкора.
     Как-то ответственный редактор «Красной звезды» (не без умысла, конечно) показал Павленко листки телеграфных бланков с наклеенными на них лентами сообщения с фронта Павла Трояновского. В нем рассказывалось о подвиге крестьянина села Лишняги Ивана Петровича Иванова. В тот зимний день в ходе контрнаступления под Москвой 322-я стрелковая дивизия наголову разгромила 63-й моторизованный полк противника в районе Серебряных Прудов. Небольшой отряд гитлеровцев, пытаясь вырваться из окружения, оказался в деревне Лишняги близ Венева. Ворвавшись в избу Ивана Петровича, фашисты потребовали, чтобы он показал им дорогу, по которой могли бы пройти их машины. Немецкий офицер силой усадил его рядом с собой в головную машину, и колонна тронулась в путь. Но не на проходимую для автотранспорта дорогу указал фашистам крестьянин, а на ту, которая вела к белогородскому лесу, к оврагу, который местные жители называли «свинкой». Там в овраге вся колонна и завязла в сугробах. Но там, в овраге, закончил свой жизненный путь и герой патриот Иван Петрович Иванов.
     - Так ведь это Иван Сусанин нашей войны! И тоже Иван. И даже Иванов! Истинно русский человек! - воскликнул Павленко, прочитав сообщение.
     На второй день он принес редактору уже набранный и сверстанный подвал, над которым стоял заголовок «Во имя Родины».
     «Прочитал я очерк, - вспоминает Ортенберг, - и между мной и Павленко произошел такой диалог.
     - Петр Андреевич, можно подумать, что ты там был, рядом с Ивановым.
     - Был - не был, но ясно представляю себе все, что произошло в белогородском лесу. Написал даже меньше того, что могло быть и было.
     - Да, но что скажет читатель?
     - Читатель мудр. Он поймет что к чему. Да еще и сам домыслит какие-то детали, которые тоже не будут далеки от истины. - И после небольшой паузы Петр Андреевич добавил: - Не был никто и с Сусаниным. Ни Рылеев, ни кто-либо другой, но ни у кого не вызывает сомнения, что все так и было в костромском лесу.
     - Хорошо. Но давай поставим подзаголовок: «Рассказ».
     - А этого как раз делать и не надо. Подвиг Иванова не выдумка, а истина. Вот уж действительно введем читателя в заблуждение...
     Словом, убедил меня Петр Андреевич. На углу сверстанного подвала я сделал надпись: «На вторую полосу». Под очерком стояла подпись «П. Трояновский». Я поставил над ней еще одну «П. Павленко». И снова Петр Андреевич запротестовал:
     - Оставь подпись Трояновского. Паша - отличный журналист. Смог бы сам написать очерк, но, видимо, торопился. А меня не убудет.
     Согласился я и с этим. Кстати, Трояновский был крайне удивлен, когда увидел подвал в «Красной звезде», под которым стояла его подпись.
     Не раз выручал Павленко своих собратьев по газете и в других ситуациях. От него, как и от всех писателей, служивших во время войны в «Красной звезде», не требовали оперативных материалов. Эта обязанность лежала на специальных фронтовых корреспондентах, находившихся в войсках. Но Петр Андреевич как раз относился к числу тех писателей, которые действовали по принципу, воспетому в «Корреспондентской застольной» Константином Симоновым: «Жив ты или помер - главное, чтоб в номер материал успел ты передать». Зачастую он показывал просто класс оперативности.
     Как это было, например, во время боев за Витебск в 1944 году. Так случилось, что начальник фронтовой группы спецкоров «Красной звезды» Николай Прокофьев не поспел в город к тому моменту, когда туда ворвались наши войска. Как быть? Не может же завтрашний номер газеты выйти без материала о Витебске! Надо во что бы то ни стало добыть его. Словом, пришлось нашим военкорам поволноваться.
     - А к ночи, - вспоминал потом Прокофьев, - нас неожиданно выручил Павленко. Почерневший, весь в дорожной пыли, ввалился он в нашу корреспондентскую избу и первое, что сказал: «Я из Витебска. Как бы с Москвой связаться, передать то, что я видел два часа назад».
     Оказалось, что Петр Андреевич был в частях, наступавших на город. Он видел, как на рассвете гвардейские полки, оставив землянки и окопы с надписями на стенках: «Гвардия, вперед на Витебск!» или просто: «Ушли вперед!» - поднялись в атаку. Он встречался с бойцами, первыми ворвавшимися в город. Беседовал со старшим сержантом Блохиным, разминировавшим за две минуты до взрыва единственный уцелевший мост через Западную Двину. Он видел пленных. Беседовал с первыми жителями, возвратившимися в пустой город... Обо всем этом надо было срочно сообщить в Москву.
     И вот Павленко вместе с Прокофьевым идет к члену военного совета фронта, по прямому проводу из его кабинета связывается с редакцией и диктует стенографистке материал в номер. Утром 27 июня «Красная звезда» выходит с очерком «Витебск, 26 июня». Его успели заверстать рядом с приказом Верховного Главнокомандующего об освобождении города.
     Таким, по воспоминаниям коллег и друзей, был писатель Петр Павленко на войне. Мечтатель от природы и в общем-то мягкий по натуре человек, он превыше всего ставил воинский долг, воплощенный в служебные обязанности специального корреспондента «Красной звезды».