на главную страницу

28 Июля 2010 года

Читальный зал

Среда

Чеченский узел

Рисунок Анны ТРУХАНОВОЙ.



ФСБ России ежегодно проводит конкурс. Его лауреатами становятся авторы произведений, в которых на высоком художественном уровне показаны образы сотрудников органов безопасности и наиболее объективно отражена их деятельность. В 2007 году конкурсная комиссия ФСБ России присудила первую премию в номинации «Художественная литература и журналистика» Владимиру Сереброву, автору повести «Чеченский узел» (Чеченский узел. Повесть. - М.: Граница, 2008).
  Повесть посвящена сотрудникам ФСБ России, участвовавшим в составе сводных специальных групп в антитеррористических операциях в горной части Чеченской Республики. Их создавали в короткие сроки и на непродолжительное время. В состав групп, кроме оперативных сотрудников ФСБ и МВД России, входили подразделения специального назначения Внутренних войск МВД России, а также подразделения Министерства обороны Российской Федерации.
  В книге использованы документы того времени. Повествование не является воспоминаниями автора, а описываемые события вымышлены.
   В предисловии к книге участник контртеррористической операции в Северо-Кавказском регионе полковник А.Б. Панфилов пишет: «Узел, который в 90-х годах прошлого века все туже и туже сплетал в себе миллионы человеческих судеб, политические, экономические, исторические и многие иные проблемы, разрастаясь, грозил превратиться в спрута, способного охватить всю Россию и разрушить ее.
  В кровавых сражениях целого поколения, отстоявшего целостность многонациональной страны, самое активное участие принимали сотрудники ФСБ России. Приумножая славные традиции, современное поколение сотрудников органов безопасности с честью выполняло труднейшие задачи по борьбе с терроризмом на территории Чеченской Республики. Для многих из них, как и для героя данного произведения, участие в ликвидации бандитских формирований стало моментом истины, во многом определившим их дальнейшие судьбы.
  Чеченский узел поглотил тысячи человеческих жизней. Только Управление ФСБ, о сотрудниках которого настоящая книга, в 2001–2005 годах безвозвратно потеряло 52 своих лучших представителя. Перед их памятью и памятью всех павших в борьбе с международным терроризмом мы ответственны за его полную ликвидацию, искоренение причин и условий возможного повторения трагедии».

     Сотрудникам ФСБ России, погибшим при исполнении служебного долга, посвящается!
     Те, кто затевает, разжигает и ведет войну, - свиньи, думающие только об экономической конкуренции и о том, что на этом можно нажиться. Я считаю, что все, кто наживается на войне и кто способствует ее разжиганию, должны быть расстреляны в первый же день военных действий доверенными представителями честных граждан своей страны, которых они посылают сражаться.
     
Э. Хемингуэй

     «Ну, вот и все. Вот она - бумажка. И телефон взял я. Почему к телефону подошел именно я? И зачем жребий тянул первым? Значит, это судьба», - оперативный сотрудник ФСБ Роман Романцев стоял в кабинете своего начальника, криво улыбаясь, глядя на бумажный квадратик с неровным крестом, начерченным шариковой ручкой. Профиль хмурого Дзержинского на стене, выдавленный из меди и сильно потускневший, казалось, зловеще подмигнул единственным глазом. Роман сам предложил тянуть жребий, и секретарша свернула листочки, сложив их в серую, запыленную неношеную зимнюю шапку. За те доли секунды, пока он показывал свой выбор коллегам, в его голове стремительно пронеслось: «Вот он - крест. Но я сейчас не могу, мне завтра со следователем... Какая разница теперь». Вдруг молнией выстрелило: «Как жена? Мать?..»
     Он не видел лиц товарищей, на которых смешались одновременно тревога и сочувствие. Как в бреду, растерянно улыбаясь, бросил клочок на стол начальнику и в молчании вышел из кабинета. Через минуту стало легче: «Ну и черт с ним. Я подписал контракт, зная об этом, и не зря пенсия через двадцать лет... а жить с этим страхом и ждать, когда же наконец на войну, уже было невмоготу. Теперь познаю тайну, которую скрывают те, кто там уже побывал, и почему не рассказывают о войне. Выдержу? Порву всех! Несмотря ни на что... Значит, судьба, а я везучий».
     Роман с трудом гнал мысли, всплывавшие в голове по инерции о каких-то срочных делах: «Как же все не вовремя, ведь многое пропадет и придется бросить? К черту. Сейчас все уже неважно. Только жена и мать. Домой. Надо починить кран в ванне и электросчетчик опломбировать. Все никак руки не доходили. Не случайно я подошел к телефону - это судьба». Он с удивлением восстанавливал те мгновения, когда зазвонил аппарат внутренней связи и он услышал голос начальника отдела кадров: «Оперативного сотрудника послать в Управление по Чеченской Республике». Уже тогда почувствовал, что это по его душу.
     - Ром, возьмешь мою «разгрузку» (жилет для гранат и магазинов к автомату. Здесь и далее в скобках автор поясняет отдельные специальные термины, приводит перевод слов и выражений с чеченского на русский язык. - Авт.), - к нему подошел водитель, вернувшийся из Чечни полгода назад, и добавил:
     - Она счастливая.
     - Спасибо, завтра.
     Роман собрал документы со стола в сейф, оделся и вышел. Находиться и чувствовать молчаливое сочувствие не мог, да и определил себе конкретные цели: «Главное, навести порядок дома. Кран, счетчик... есть только одна проблема - как подготовить жену и мать? Остальное - мусор. Война так война. Ненавижу войну и охоту не люблю. Значит, судьба, а в свою судьбу я верю. Я везучий».
     Самолет, дрожавший словно простуженный, круто поднимался в пространство облаков, в другой, бесконечный, мир, в котором нет границ, оставляя позади стремительно уменьшающуюся землю. Роман напряженно вслушивался в вибрацию корпуса и скрипы обшивки, пытаясь уловить признаки начала катастрофы. Ему казалось, что этот маленький самолет, в котором колени упираются в кресло впереди сидящего, обязательно начнет разваливаться на куски и красиво падать.
     Глядя в иллюминатор, он живо представил, как ударится об это квадратное зеленое поле или об этот сарай, и соображал, есть ли еще шансы остаться в живых.
     На какое-то мгновение Роман ощутил себя одиноким в этом небольшом обшарпанном салоне после суеты неловких рукопожатий, тревожных поцелуев и прощаний - их неприятный шлейф еще звучал... Но тут же он явственно почувствовал в руках теплоту амулета, подаренного женой, - слоника из темно-зеленого камня, который, словно невидимая нить, соединял его с родными людьми и отягощал ответственностью за их судьбы. Значит, он не один в этом огромном пространстве.
     Иллюминатор притягивал как магнит, объединяя чувства страха и восхищения красотой родной земли. Он никогда не видел ее с высоты птичьего полета. Раньше летал на самолете, но в иллюминатор смотреть не приходилось - то место было у прохода, то летел ночью. Земля выглядела миниатюрной, нарезанной неправильными и неодинаковыми прямоугольниками, пересеченной реками и дорогами, с редкими строениями и перелесками, казалась незащищенной, как и он в этой летящей металлической банке, похожей на обычный автобус. Роман отвернулся от иллюминатора.
     К его удивлению, в заполненном салоне никто не проявлял тревоги и беспокойства. «Куда они все летят? Неужели не боятся падений этих дурацких летучих трамваев? Надо меньше смотреть телевизор и не будешь думать, что самолеты падают каждый день», - Роман поймал себя на мысли, что мирного гражданского самолета боится больше, чем предстоящей службы в Чечне. Он не ощущал страха смерти от пули или от взрыва, принимая ее как должное, но самолета почему-то боялся, и ему казалось, что это самое страшное из всей его командировки. В плохое не верил никогда и, как в юности, был уверен в себе. Это у него от отца... Мысли вернулись к родителям, затем вновь к жене и дочери, протягивающей маленькие ручонки. Не осознавая, она чувствовала тревогу, переданную от матери, и съежилась от страха, не смея плакать. Все было написано в ее расширенных, налившихся слезами, детских глазах...
     Маленький летучий трамвай уверенно вошел в облака, и за стеклом на расстоянии протянутой руки совершенно четко стал виден густой пар, словно вата обволакивающий корпус самолета. Роман испытал странное чувство утраты реальности: не было видно ни земли, ни голубого неба и только белый светлый туман гладил маленький, хрупкий и беззащитный самолет. Ему даже казалось, что он слышит шорох, как туман касается обшивки. Неожиданно он понял причину подступившего к горлу страха: в бою на земле от него что-то будет зависеть - можно спрятаться, убежать, предотвратить, отстреляться, и вообще смерть будет иметь какой-то смысл, а здесь погибнешь оттого, что самолет не прошел капремонт, предполетную подготовку или по ошибке похмельного пилота.
     Роман считал себя домашним человеком и не любил в отличие от жены путешествовать даже во время отпуска. Сжимая в руках теплый камень, он гнал от себя мысли о семье, чувствуя свою вину за разлуку и страдания, которые доставил прежде всего своей самой любимой женщине - матери его дочери. Дочь еще мала, главное, чтобы жена перенесла расставание без осложнений и срывов. Внутренне он понимал, что больше всего она страдает от беспомощности изменить ситуацию, повлиять на его решение ехать на войну. Он в полной мере ощутил, как она стремится защитить их маленький мирок, их в один миг ставшее бесценным семейное счастье и рассматривает мужа одной из основных опор, без которой все рухнет. Ему было тяжело выбирать между долгом перед государством и заботой о близких. В конечном счете терроризм, угрожавший в том числе и его семье, перестал быть телевизионно-газетным, и пришло время реально побороться за без-опасность родных. В потных ладонях темно-зеленый слоник словно плакал, и Роман вытер его о рукав.
     Внезапно самолет вырвался из тумана и в иллюминаторе возник арктический пейзаж: внизу - пересеченный слой облаков показался ему бескрайней заснеженной долиной с торосами, а сверху - знакомое бескрайнее небо. «Вот как надо снимать Арктику - над Москвой в облака поднялся, и фильм готов. Осталось медведя белого найти... Какие идиотские мысли в голову лезут».
     Вскоре самолет сбросил обороты и начал снижаться. Наступила неприятная поскрипывающая тишина. Земли не было видно, а летающий старый трамвай, попадая в воздушные ямы, скрипел и качался. «Спаси и сохрани, Господи, лишь бы приземлиться», - Роману стало стыдно за то, что он вспоминал Бога только в трудные минуты, когда от него ничего не зависело. «Я заглянул за эти красивые белые и легкие облака и побывал у Бога в гостях. Какой он, Бог? А я кто? Православный? Правоверный? Может, поэтому крестик не взял у жены? А куда я еду? Воевать с мусульманами? Нет. Я не хочу воевать с мусульманами. У меня друзья мусульмане», - перед глазами встали соседи и друзья узбеки, среди которых он родился, и седой старик с длинной бородой и в белых одеждах, ходивший по дворам и продававший сладкое месиво. В руках он носил ведро и, помешивая большой деревянной ложкой, протяжно и красиво кричал: «Мишалда кельде-е-е... Мишалда кельде...» Ребятня бежала к нему со всех уголков двора, и за пять копеек белый бабай, улыбаясь, накладывал сладость в чашки или просто в кульки из газет или тетрадных листков. Не Дед Мороз и не Санта-Клаус, а этот узбекский старик остался в памяти Романа как настоящий волшебник. И несмотря на то что мать, будучи врачом, строго-настрого запретила что-либо покупать у старика, он считал его добрым волшебником.
     «Столкновение миров? Цивилизаций? Или просто борьба за ресурсы, деньги и власть? Какой выбор должен сделать человек? Или за него все решили? Решили, что раз в двадцать лет надо устраивать войну. Как раз каждому поколению по войне. Получается, что эта очередная война - моя. Значит, очередь подошла, и я сделал свой выбор».
     
Здравствуй, Кавказ!

     Облака расступились, и сквозь них стали видны прямоугольники полей, а вдали - красивые горы с белыми шапками. Роман с любопытством и тревогой осматривал южную природу и убогий аэропорт Минеральные Воды. С каждой минутой отчетливей становились видны остроконечные тополя. Но красоту южного края заслонила возросшая тревога и одиночество. Семья, родители, родные, близкие и друзья - все остались далеко позади. Впереди - пугающая неопределенность, а в настоящем - провинциальный, советский аэропорт, обветшавший за годы перестройки и реформ, полуразрушенная взлетная полоса, ярко голубое небо и далекие горы, с которыми скоро он познакомится вплотную. Вот оно, неизвестное, ожидаемое как долг, страшное и непонятное: «Здравствуй, Кавказ, воспетый Лермонтовым и Толстым!»
     В похожей ситуации он оказался в далеком 1983 году, когда вместе с другими призывниками колонной шел в «учебку» и все встречавшиеся матросы с интересом их рассматривали, весело крича вслед: «Вешайтесь, духи!» Однако было существенное различие: здесь, в Минеральных Водах, взгляды были не веселые, а сочувственные, полные тревоги и усталости. И интереса особого не ощущалось.
     Напряженно вглядываясь в пассажиров, ожидающих багаж, Роман безошибочно выделил из толпы своих коллег, досадуя на приобретенные профессиональные навыки, не позволявшие просто смотреть на окружавших людей. Вывод подтвердился при получении багажа, который состоял у всех из огромных бесформенных и помятых спортивных сумок. У выхода он встретился глазами с длинным, худым, картинно сутулившимся весельчаком, который с трудом стягивал с нескладных рук коричневую кожаную куртку, оказавшуюся ненужной при теплой погоде. По его вытянутому лицу из-под прямых торчащих волос текли капельки пота. Рядом с ним бросил на землю тяжелые сумки коротко стриженный, немного тучный человек с выражением зубной боли и растерянности.
     «Наши», - по неуловимым признакам определил Роман и, отбросив страхи расшифровки, спросил:
     - Привет. В Пятигорск?
     - Догадливый, - ответил длинный, задорно кивнув головой, и спросил, протягивая ладонь:
     - Откуда?
     - Нижний. Роман.
     - Екатеринбург. Артем, - весельчак расправил плечи и элегантно достал сигарету. - Можно просто Тема. Покурим?
     Его глаза под красивыми бровями озорно блестели, но в них сквозила неуверенность.
     - Томск. Дмитрий, - Кислый, как назвал его про себя Роман, протянул большую и мягкую ладонь, такую же, как и крупное овальное лицо, на котором выражалась бычья обреченность. Он улыбнулся коллегам, удовлетворенно отметив про себя, что с москвичами ему было бы менее комфортно.
     - Давай сначала оружие получим, а то затянется эта канитель с оформлением.
     - А где его здесь дают? - крутя взъерошенной головой, спросил Артем. Он был похож на Дон Кихота, готового пикой безрассудно тыкать в крутящиеся огромные мельницы.
     Аэропорт быстро пустел. От него суетливо разбегались груженные сумками пассажиры, а между ними, словно вылавливая добычу, сновали таксисты. Роману казалось, что война начинается уже здесь, в аэропорту, среди сухой и напряженной атмосферы, угнетающей непривычной тишины и захолустности. Работники аэропорта, преимущественно кавказцы, на прибывающих молодых, крепких, коротко стриженных людей смотрели с холодным равнодушием и опаской.
     В неприспособленной проходной комнате, окрашенной мутной голубой краской, где предполагалась выдача оружия, их встретила потухшим взглядом скучающая перезрелая дама в мундире работника Аэрофлота, с петлицами на пиджаке, с черными до синевы волосами и сросшимися на переносице бровями. Ее национальность Роман не установил, но был уверен, что не дагестанка, которых видел раньше. Эта была слишком черная. Он засомневался, что сможет их различать когда-нибудь.
     - Девушка, где бы нам оружие свое родное получить? - Роман пытался быть вежливым, но на даму это не произвело никакого впечатления.
     Она косо бросила на вошедших короткий равнодушный взгляд и прогнусавила, отвернувшись:
     - Придется подождать.
     Роман поморщился: «Может, обиделась, что я ее девушкой назвал? Черт, мрачная какая-то. На нас у всех кавказцев такая реакция?»
     «Какие красавицы работают в гражданской авиации! - пытался пошутить Артем. - И как такими ручками выдавать тяжелые железки? Может, помочь?» Он наклонился через крашеный фанерный барьер, разделяющий комнату надвое, но дама повернула тоскливое лицо, у которого оказались правильные черты, и дежурным тоном предупредила о необходимости соблюдать порядок.
     Не столько ее слова, сколько выражение лица с дикими бровями и тон голоса убили всякую охоту флиртовать. В комнате повисла неприятная пауза - веселого путешествия с торжественной встречей героев, женским оханьем и сочувствием не получалось.
     В комнате постепенно собирались хмурые обладатели оружия, знакомились друг с другом короткими вопросами-ответами «откуда» и «куда», договаривались, как поедут дальше.
     - Здесь, что ли, оружие? Кто в Пятигорск?
     - В Моздок?
     - Привет, братухи, кто во Владикавказ? Тю, тильки вдвоем, - вошедший милиционер, пожилой лысоватый мужчина, быстро сообразил, что попал к фээсбэшникам, и стушевался.
     Вскоре прибыли москвич по имени Михаил - высокий, неспортивный, с кудрявыми черными волосами, глазами сенбернара и доброй, почти нежной улыбкой и Денис - молоденький среднего роста пухлый бурят с симпатичными ямочками на щеках. Он был одет в широченные штаны и спортивную куртку, из кармана которой торчали провода с наушниками. Казалось, заиграй музыка, и бурят раздвинет руки с растопыренными пальцами и начнет танцевать хип-хоп.
     «Забавно, - Роман еле сдерживал улыбку, рассматривая его. - Северный чукча поет музыку африканских негров! До чего докатимся мы с этой глобализацией?» Но, несмотря на внешнее несоответствие, фээсбэшник в нем все равно узнавался определенно.
     Комната сразу стала тесной и еще более неуютной. Стоявшие в углу классические торговые весы советского периода и крашеные грязно-голубые стены навевали тоску. Обреченность - вот что объединяло всех. Именно обреченность. Из собравшихся не было ни одного, кто попал бы сюда по собственному желанию, и каждый четко осознавал тот риск, которому суждено подвергнуться.
     Роман начал беспокоиться. Если еще час здесь проторчать, то добираться придется в сумерках, что с учетом мрачной атмосферы и пустеющего аэропорта не хотелось.
     - Милая, а нам долго ждать-то? - Артем наклонился к представительнице аэропорта поближе.
     На неумелые шутки дама в петлицах ответила снисходительным взглядом и неопределенным мычанием. Она и сама не сводила глаз со стеклянных дверей: толпа ожидавших мужчин заметно ее утомляла.
     Наконец двери отворились и двое высоких стройных служащих в темно-синих костюмах с трудом внесли бесформенные брезентовые мешки. Вопреки ожиданиям, оформление выдачи оружия не заняло много времени, и, подержав в руках родной ПМ, Роман ощутил прилив уверенности: «Все-таки с пистолетом спокойнее, хотя неизвестно, смогу ли я его быстро достать и попасть в кого-нибудь. Ну хотя бы можно пригрозить или, на худой конец, застрелиться. Приятно ощущать на боку неудобную тяжесть».
     Молодые, крепкие, коротко стриженные люди с напряженными лицами выходили из комнаты выдачи оружия группами, обсуждая маршруты передвижения, и направлялись к таксистам, которые ждали особых клиентов.
     - Вот теперь можно и покурить, - Артем небрежно бросил на землю тяжелую поклажу. - Ну и жара здесь.
     - Минералку? - предложил Михаил и, согнувшись дугой, достал из бокового кармана своей сумки пластмассовые стаканчики и литровую бутыль воды.
     Пятеро фээсбэшников из Москвы, Екатеринбурга, Нижнего, Томска и Улан-Удэ стояли в опустевшем аэропорту и смотрели на горы, на новый неизведанный мир, в который предстояло попасть, сделав несколько шагов. Солнце шло к закату, удлиняя тени. Тепло южного лета тревожно грело, а красота пугала. Роману вспомнилась песня Визбора:
     ...За орденами в Душанбе два капитана КГБ... А капитаны те в такси - погонят, боже упаси...
     «Люблю я Визбора, более тридцати лет прошло, а ничего не меняется. Так же летаем, только поближе».
     - В Пятигорск сколько?
     - Триста. Вас с сумками только трое влезет, - коренастый угрюмый казак водитель с волнистым чубом жалел свою старенькую «девятку».
     - Ого, цены, как в России. Давай за двести. Пожалуй, две машины придется брать. Нам на улицу... - Артем замялся, вспоминая ее название.
     - Да знаю, куда обычно возим ваших, - к изумлению клиентов, отмахнулся казак.
     «Вот тебе реальные конспирация и легендирование! Люблю я свою контору! - подумал Роман и поправил пистолет, чтобы в случае чего можно было быстро его достать. - Дослать патрон в патронник? Пожалуй, лишнее».
     
Иса

     Во сне Иса играл со своими братьями в солнечном, теплом дворе чеченского села Юкерч-Келой, окруженного яблоневыми деревьями, за которыми просматривались светлые и красивые горы. Отец у крыльца чинил старый промасленный мотоцикл «Восход», мать развешивала постиранное белоснежное белье, которое колыхалось на фоне ярко-голубого неба. Иса с младшим братом Асланом кувыркались на сочно-зеленой траве, пытаясь побороть старшего Асланбека. Счастье солнечными лучами заполняло весь мир.
     Внезапно он почувствовал нарастающую тревогу и медленно приоткрыл глаза. Луна выглядывала из-за горы Дайхох, пожирая в прозрачном воздухе блеск звезд, освещая хребет и крыши домов, прогоняя холодным светом теплый ночной мрак в расщелины гор и улицы спящего села. Прохладный ветер проник в окно, пошевелил занавески и волосы Исы. Луна надвигалась со стороны заснеженных грузинских гор с холодной неотвратимостью, степенно и угрожающе. Ничто не могло ее остановить.
     За оградой послышались тихие шаги и шорох одежды. До этого момента Иса всеми силами старался не отпускать сон, братьев, отца, солнце, но посторонние звуки мгновенно вернули его в одиночество. Густой тяжестью навалилось отчаяние, все тело сжало судорогой. Эти звуки с улицы были хуже страшного рычания вертолетов, скрежета танков и залпов артиллерии. Федералы давно не бомбили и «не зачищали» села - только горы, которые приютили отмороженных и непримиримых. Всей своей мощью гаски (русские) воевали с величественными горами и были бессильны против «крыс» - так он называл подростков, собранных в мелкие банды под руководством оставшихся в живых моджахедов, подчиняющихся арабам.
     В пронзительной ночной тишине он улавливал, как сминалась трава под дорогой импортной обувью. Ветка скользнула о деревянную кобуру. Это не «грушники» (спецподразделение ГРУ Генштаба Вооруженных Сил России). По звукам Иса четко выделил приближение пятерых вооруженных человек и ощутил навалившуюся за все годы войны усталость. Больше десяти лет он не спал по-настоящему, не прислушиваясь к звукам, портившим чистую и звонкую ночь в любимых горах. Робко залаяла собака, затем другая, и через несколько секунд по всему селу собачий лай сопровождал надвигающуюся угрозу.
     «Не федералы и не кадыровцы (подразделения личной охраны первого президента Чеченской Республики А. Кадырова). Ямадаевцы (подразделение Минобороны России под командованием братьев Ямадаевых) здесь не работают. Милиция ночью не ходит», - в глубине теплилась надежда, что залетные не за ним. Может, к главе администрации за деньгами - компенсацией за разрушенное жилье - или за продуктами к торговцам? Через минуту стало ясно, что не успел, - перелезли через забор. Кровь хлынула в лицо, руки потянулись к автомату и жилету с гранатами. По-кошачьи с кровати метнулся к окну.
     В уши врезался и проник к самому сердцу сухой выстрел из оружия с глушителем и пронзительный предсмертный визг любимицы его детей овчарки по имени Джалка. В воздухе повисла тишина, будто собаки в селе ощутили запах смерти...
     «Поздно. Грамотно обложили», - он узнал притаившегося за яблоней у ограды длинного, нескладного, с коротким упрямым лбом и злыми глазами. Это был его одноклассник по имени Джабраил. «Значит, это Ахмад людей прислал... Как все надоело. Уже со своими приходится воевать». Иса ясно представил, как Джабраил, которого он легко побеждал на школьных соревнованиях по борьбе, с которым вместе бегал в школу, лежит мертвый во дворе его дома. Он молча опустился у окна на пол затылком к стене, ощутив ужасную тяжесть.
     Подумал: «Может, спуститься в тайный подвал, оставшийся после первой войны? Нет, Джабраил знает о нем - вместе прятались от федералов... Устал. Взорвусь вместе с Ахмадом, и все кончится. Больше не могу. Иншалла...»
     На кровати с расширенными от страха глазами, закрывая рот руками в молчаливой истерике, билась жена. За стеной мать успокаивала его детей. В окне луна осветила любимые красивые горы и звездное небо, на фоне которого он всегда представлял надгробные кладбищенские пики неотмщенных родных. Не было у него ясного неба с момента, когда Ахмад убил двух его братьев. Только из-за мести он записался в МВД, чтобы носить оружие открыто, и ловил только одного - Ахмада. Злость наполнила все тело до боли в суставах.
     В дверь негромко, но жестко постучали. «Боятся шуметь, гады, не то что раньше», - подумал он и жестом показал жене: «Не двигайся». Надел жилет. Плавно без шума передернул затвор. Аллах велик. В ту же секунду в комнату ворвалась мать, черная, решительная, с горящими глазами, скрюченными негнущимися пальцами спешно прибирая волосы под платок.
     - Что сидишь? - сквозь зубы зашипела на невестку. – Одевайся, быстро!
     На ее лице отображалась горечь утраты двух сыновей и мужа, которых она не уберегла, решимость сохранить единственного сына и его семью. В комнату заглянула испуганная дочь и, увидев автомат в руках отца, еле сдерживала слезы, чувствуя, что опять происходит что-то страшное.
     Обернувшись к сыну, мать решительно сказала:
     - Не смей, спрячь, ради Аллаха, ради меня. Уйди через окно.
     Иса не мог ее не слушать, у чеченцев велико почитание матери, на них держатся целые тейпы. Но прятаться за женщин не позволяла честь и мужское достоинство. Женщины, схватив детей, направились открывать дверь.
     - Это не федералы, - тихо бросил им Иса, открывая щеколду бокового окна, чтобы незаметно скрыться по крыше сарая.
     - Кто это? – стараясь вызвать жалость, громко спросила мать.
     - Открывай, - раздался хриплый незнакомый голос.
     - Сын дома? Зови, пусть выйдет. Быстрее.
     Этот голос Иса узнал бы из тысячи - твердый, слегка растягивающий слова. Он принадлежал его главному врагу Ахмаду Амирханову.
     - Его нет, он не вернулся из Шатоя, - солгала мать. - В доме только женщины.
     - Быстрее открывай, пусть не прячется, а то сожжем всех, Аллахом клянусь.
     «Раньше не так часто вспоминали имя Всевышнего. Арабы научили. Раз говорят на русском, значит, с арабами пришли», - подумал Иса и не смог вылезти в окно, словно его держали за руки.
     Убедившись, что говорит с чеченцами, и опасаясь, что в окно бросят гранату, мать открыла дверь. Дети, беря пример с женщин, робко заплакали. Вдруг Иса услышал то, чего не должно было быть: в дом ворвались трое, сминая детей и женщин, грязно ругаясь.
     - Отойдите, заткнитесь, - резко сказал Ахмад. - Заткнись, собака, где твой щенок? - раздался грохот падающего на ведра тела и короткий крик матери. Дети заплакали в полный голос.
     На мгновение Иса потерял контроль над собой, но привел его в чувство твердый и решительный голос жены:
     - Как вы смеете, у вас есть матери, ради Аллаха, что вы делаете!
     Прыжком Иса прыгнул к стене, открыл потайную панель, сложил туда автомат и жилет, оставив одну гранату в руке. Дети плакали во весь голос, мать вцепилась в Ахмада, умоляя:
     - Зачем тебе Иса, ты и так забрал его братьев? Разве мало? Посмотри на меня...
     - Э-э-э, да заткнитесь все, уйди, отцепись от меня! - Иса понял, что Ахмад перед арабом показывал свою силу и принципиальность.
     - Иса, выходи, не прячься за женщин, - Ахмад не успел окончить фразу, как из боковой двери вышел внешне испуганный и согнувшийся, чтобы не видели его злых глаз, хозяин дома. Он оказался посередине узкого, слабо освещенного коридора между вошедшими и матерью, хорошо освещенный одинокой лампочкой.
     На секунду дети и женщины смолкли, боевики повернули автоматы в его сторону.
     - Уйдите, - бросил Иса женщинам.
     Голос был не его, и они тонко почувствовали, что спорить не надо, и спрятались в его тени. Иса до боли в спине ощущал за собой беззащитных родных и был готов разорвать руками стоящего перед ним, широко расставив ноги, главного врага, бывшего учителя физкультуры из Шатоя по имени Ахмад. Тот стоял, выпятив вперед длинную ваххабитскую бороду, одетый в натовский, расшитый лозунгами и молитвами камуфляж, со «стечкиным» в руке. Из-под длинных волос сверкали острые и злые глаза. На рукаве красовалась круглая эмблема с золотым гербом (волк под луной) и надписью на черном фоне «Ичкерия», а под ней помельче - «Спецназ «Одинокий волк»».
     «Пижоны. Сейчас лето, в горах хорошо, за продуктами ходить легко, они чувствуют себя уверенно и не злые, как зимой», - Иса рассчитывал на сытость моджахедов.
     - Зачем звал? - его голос излучал покорность. В проеме двери на фоне утреннего тумана он рассмотрел темного араба и неизвестного молодого паренька, пытавшегося заглянуть в комнату: «Вот кому все интересно, он как в комсомольский поход ушел: землянка, горы, оружие, рассказы о джигитах, добыча».
     - К тебе пришли, а ты за женщин прячешься. Нехорошо встречаешь земляков... Выйдем, поговорим, - Ахмад улыбался своей силе, но первоначальная решимость в его глазах таяла. Ему было некомфортно стоять напротив своего врага и не иметь возможности прикрыться чужими спинами в тесном помещении с неоштукатуренными стенами и одинокой лампочкой на кривом шнуре, с разбросанными под ногами обувью, ведрами и инструментами. К тому же, взглянув в глаза Исе, Ахмад понял, что убивать односельчанина опасно, люди могут выдать его милиционерам или федералам. С другой стороны, перед арабом надо провести акцию, иначе ему не поверят и не дадут денег. Он не мог дать себе отчет, почему дело, казавшееся простым, неожиданно превратилось в сложное...
     - Со всеми твоими друзьями буду разговаривать или в дом войдешь? - на чеченском ответил Иса, держа руку с гранатой за спиной и готовый на смерть. Он еле сдерживался схватить своего кровного врага за камуфляж и аккуратно опустить за пазуху гранату, наблюдая, как его глаза будет наполнять ужас.
     - В твой поганый дом я не войду, - зло ответил Ахмад и приставил ствол пистолета к шее Исы. - Я тебя здесь убью, молись, ш-ш-шакал, - он не мог признаться себе, что испугался взгляда, который мгновенно обжег его жаждой возмездия. Ахмад почувствовал, что этот человек даже после смерти будет его преследовать, и он испугался.
     Мгновения растянулись в тягучие минуты, и Иса ощущал жгучий зуд в мышцах и пробегающий электрический ток по коже. Он живо представил, как с размаху ударит по лицу этого расписанного заросшего ваххабита и выдавит, словно из тюбика незваных, мерзких и трусливых шакалов из этого коридора во двор... Он уже не владел собой, когда из-за его спины закричала мать:
     - Меня убей, Ахмад! Убей всех и детей тоже!
     
(Продолжение следует.)



Назад

Полное или частичное воспроизведение материалов сервера без ссылки и упоминания имени автора запрещено и является нарушением российского и международного законодательства

Rambler TOP 100 Яndex