Братья

     Когда солнце коснулось вершин хребта Гумуртаиркорт и его нижняя кромка окрасилась в холодный малиновый цвет, к опушке леса, что на севере села Юкерч-Келой в Шатойской долине, вышел человек в военной форме с автоматом в руках, заросший бесформенной бородой, скрывающей его возраст. Его походка выдавала привычку передвигаться по пересеченной местности. Внимательно осмотрев село, он снял со спины рюкзак и лег в траву, пристально вглядываясь в улицы и дома. На его глазах солнце окрашивало равнину в приятный красный цвет, и перед ним всплывали воспоминания безмятежного детства, когда он, задорный мальчишка по имени Супьян, с друзьями бегал по этой тропе к пастухам за молоком, назначал свидания девочкам у этих нагретых за день камней. Теперь он лежит здесь и боится вернуться в свой дом, стоящий на окраине и видимый как на ладони. Вот его мать вышла за ограду и смотрит в горы. «Ты не ошиблась мама, скоро я тебя обниму», – со щемящим радостным чувством он стал усердно молиться.
     Через час, когда село накрыли сумерки, убедившись в отсутствии военной техники и неизвестных гражданских автомашин, он снял натовский камуфляж, надетый поверх спортивного костюма, аккуратно сложил его вместе с автоматом и рюкзаком в целлофановый мешок, прикрыл ветками можжевельника и упавшей листвой.
     Прислушиваясь к шорохам и лаю собак, он спустился по знакомой тропе. Постояв минуту у двухметрового, сплошного кирпичного забора, перелез через него и оказался во дворе небольшого дома. Кавказская овчарка тихо заскулила и, бешено виляя хвостом и принюхиваясь, метнулась к нему. Он улыбнулся ей как старому другу и стал трепать за шею. Воспоминания теплого домашнего счастья вновь накрыли его, и он увидел вышедшую на крыльцо встревоженную мать.
     - Здравствуй, мама. Как дома? Все ли живы, здоровы? – прошептал он, нежно обняв самого дорогого человека в его жизни.
     - Все хорошо, – она отвела взгляд от грязной бороды.
     Войдя в дом, мать засуетилась вокруг своего младшего сына, пытаясь накормить его и переодеть. Радость и тревога одновременно обуяли уставшей женщиной.
     - К Исе ночью Ахмад приходил, хотел убить, – она не сдержалась, помогая ему умываться.
     - Федералы появлялись?
     - Нет... Супьян, не сердись, скажи – сколько еще бегать будешь?
     Держа в руках чистое полотенце, он рассматривал свое лицо в зеркале.
     - Не волнуйся, все будет хоро
     шо, где Муса? – он пришел, чтобы обсудить возникшие проблемы с братом.
     - В правление пошел. Его не втягивай, пожалуйста, с кем я останусь.
     - Мама, – в голосе появились твердые нотки, и мать увидела перед собой уставшего, несчастного мужчину.
     - Ты хоть бороду сбрей...
     - Я тебя прошу, не сейчас, – Супьян раздраженно перебил мать.
     Она отвернулась и через минуту холодным голосом спросила:
     - Есть будешь?
     - Мусу подожду.
     - Супьян, перестань воевать. Вражда – не каша с пахтой.
     Он не ответил. К нему вышла жена Мусы и испуганно поздоровалась. Супьян увидел в ее глазах тревогу и подумал: «Всем я навеваю страх».
     Подойдя к окну, он внимательно наблюдал за улицей, отмечая произошедшие изменения: кое-где перекрыли крышу, поставили забор. У соседей появился трактор. Через минут двадцать он увидел идущего к дому уже седого брата, который был старше и опытнее, что помогло за годы войны не ссорится серьезно ни с властями, ни с ваххабитами. У Мусы хватило советской закалки не увлекаться удуговской и ваххабитской пропагандой и терпеть, работая и на тех, и на других.
     - Добрый вечер, – Супьян встретил брата в дверях, по-юношески улыбаясь.
     - Добрый вечер, – Муса мягко обнял брата. – Давно от тебя не было вестей, как дела?
     - Пойдем ужинать, мама ждет.
     Женщины суетливо накрывали на стол в чисто прибранной и скромно обставленной комнате: на светло побеленных стенах не было ковров и портретов, только плотные занавески на окнах, яркий ковер на полу и стоящий в углу телевизор.
     - Как дела? – повторил Муса, когда они остались одни.
     - Так себе, воюем... – Супьян с удовольствием ел горячую баранину с тестом. – Тут просили распространить обращение Масхадова...
     - Размножить и раздать?
     -Да.
     - Что-то новенькое там есть?
     - Как обычно, Америка, Грузия, война скоро кончится, мы победим. Решил с мунафиками помириться и друг с другом не воевать.
     - Ты что, гелаевцев простишь? – Муса внимательно следил за Супьяном. Тот отложил нож.
     - Это кассета. А на словах просят денег и взрывать. Арабы передали инструкцию по борьбе, – Супьян отвернулся. Ему было стыдно, что он раньше спорил с братом и упрекал, что он не настоящий мусульманин и не патриот.
     - Ты им веришь?
     Супьян отрицательно покачал головой. Муса понимал, что нельзя обидеть сейчас брата напоминанием его ошибок. Юность. Он сам был комсомольцем, но адаты и старейшины были выше. А ваххабиты смогли использовать для своих целей самое святое понятие «нохчалла» (чеченство), которое вбирает в себя весь комплекс нравственных ценностей вайнахов. Многое стали решать деньги. Но он был рад, что его брат стал настоящим мужчиной и отбросил юношеские иллюзии. Муса взял со стола яблоко и стал медленно резать его ножом. По острию текли капли сока и прозрачные яблочные дольки падали в тарелку.
     - Что дальше будешь делать? – он заглянул в глаза брату.
     - Не знаю. Абу Рабиа просит тебя встретиться с ним.
     - Когда?
     - Через три дня на его базе у Дургин-Аула.
     - Зачем?
     - Да одно и то же – почему не взрываете? Не помогаете братьям. Живете тихо. Продукты нужны, палатки.
     - Скажи, что денег нет, раций нет, машина сломалась, – Муса надеялся, как обычно, отговориться.
     - Убьют, будешь много говорить. Этот шакал сидит в Итум-Кале, как в санатории, из Баку недавно приехал. А тут все сам, а попробуй – найди без денег. Смертников, говорит, найди.
     А где? Кто уже у Аллаха, кто уехал. Денег нет. Женщин найди. Скоро зима. Устал я, брат. Не знаю что делать, – Супьян откинулся в кресле и закрыл глаза.
     – Тогда уезжать надо куда-нибудь, – Муса почувствовал, что брат окончательно перестал играть в игры с ваххабитами. – Может, кадыровцам их сдать? Только чтобы простили, железно сдать. Надо во власть идти. Сейчас серьезные дела можно делать, если с кадыровцами сойтись, – Муса внимательно наблюдал за братом и думал: – «Может рано с ним об этом говорить? Может, еще не совсем отошел?»
     – Убьют другие. Узнают. Вон к Исе приходили, последнее предупреждение дали. Родственникам грозят. Никто не защитит, – Супьян махнул рукой.
     Братья помолчали. Муса, как старший, чувствовал ответственность и необходимость самому найти выход из замкнутого круга. Еще недавно все было хорошо: боевики не трогали, потому что Супьян был с ними в горах, а с властями Муса мог работать. Сейчас же в горах стало совсем опасно, и можно потерять своего родного, единственного из оставшихся в живых брата. Он так и будет скитаться по горам, пока не попадет под бомбежку, засаду «грушников» или просто умрет от холода и болезни.
     - Когда шура (сходка)? Координаты надо, а тебе к Ризвану, двоюродному брату, в Грозный уехать. Он не должен продать.
     - А мать куда? Давай напрошусь в Грузию сходить, может, арабы денег дадут, и после уйду.
     - Опасно в Грузию. Тяжело. Скоро зима. Не успеешь. Да и оттуда новости плохие теперь приходят.
     - Масхадов на кассете и наши говорят, что все нормально. Грузия помогает, – возразил Супьян.
     - Я бы не верил. Опасно в Грузию.
     - Может, стоит попробовать?
     «Все-таки он молод», – подумал Муса и серьезно сказал:
     - Я не знаю, как продукты Ахмаду привезу, вообще доеду ли. Мою машину на блокпосту в Шароаргуне уже заметили и косо смотрят. И ремонтировать ее надо, двигатель от нашего бензина кипятнул, пешком сейчас хожу. Может, федералам Ахмада сдать? Пока его накроют, время протянем.
     - Тише, о чем ты говоришь? – испугался Супьян. – Убьют!
     Федералы не поймают, а только побомбят ночью. И то не попадут. А потом меня возьмут и засудят в Ханкале за старое. Даже если отпустят, что буду делать? Где работать? А жить на что?
     Тихо наклонив голову, вошла жена. Муса понял, что ее послала мать отвлечь их или проведать, и зло сквозь зубы выругался:
     - Выйди!
     Работы в селе не было. Уезжать в Грозный или в Россию работать было сложно без денег и документов, поэтому он решился:
     - Если сдаваться, то кадыров
     цам, чтобы после к ним на службу. Сделать хорошие документы и спокойно работать, – Муса мучительно искал выход, и он вспомнил о своем давнем друге, который служил в милиции: – Может, с Исой поговорить? Иса по-своему прав, он собрал в милицию хорошую команду из непримиримых против ваххабитов и Басаева. Думаю, скоро они наведут порядок здесь. Он не продаст.
     - Не знаю... – Супьян растерялся и оказался не готов к принятию сложного решения, опасаясь, что его предадут и переправят федералам. – Это тоже не жизнь, домой приходят только днем, а ночуют в МВД.
     Муса понимал сложность положения, в котором оказался брат, и не хотел давить.
     - Много денег просит Ахмад, люди злятся. Глава не соберет, – он знал обстановку в селе. – До зимы надо что-нибудь решить, еще одну зиму в горах ты не выдержишь.
     - Только тебе скажу, – Супьян наклонился вперед и понизил голос. – Шура соберется к югу от Ведено через месяц.
     Будут говорить за деньги, кому дать, кто должен принести, кого убить, кто сколько должен смертников и женщин привести, сколько взорвать. Поэтому за этот месяц хотят активизировать, чтобы отчитаться.
     - А с кем воевать? Одни дети остались, – ответил сухо Муса.
     - Кого это волнует? Им деньги надо получить, для этого надо взрывать и на пленку снимать, чтобы красиво арабам продать и жить в Катаре.
     - Короче, дай мне время, я найду возможность слить информацию федералам на Ахмада. Посмотрим, как получится.
     Побомбят или так возьмут, глядишь – и ехать не надо будет.
     Ты, главное, если в Грузию соберешься, здесь появись. Проводника надо хорошего искать. А сейчас пойдем к женщинам. Вечером, когда стемнеет, пойдем к Муслиму, выразим соболезнования, у него сын погиб.
     - Слышал. Хороший был парень. В соседнем классе учился.
     - Родителям скажешь.
     - У него жена осталась? – Супьян осекся, увидев гневное лицо брата.
     - Не тронь, – твердо сказал Муса. – Если и ее взорвете,Муслим меня и мать убьет. Ты различай – арабам эта война нужна, им вайнахи – мусор. В селе больше не агитируй – опасно. Сходи в Грузию и перестанешь им верить.
     - Я не хотел... – Супьяну стало стыдно, и он потупил глаза.
     Третья сводная
     Роман, проснувшись, сел на кровати. В голове сквозь глухой гул раздавались странные звуки: играл на гитаре Леха, мелькали обрывки фраз «Марьяж... Басаев... паровоз прицепим... прикуп... голландец пошел... Водолаз... владимирские...». Откуда взялась гитара? Какие-то люди ночью приходили и уходили. Он обхватил голову руками и увидел разбросанные на полу карты. С трудом нащупав подвернувшиеся тапочки, стянув с кровати полотенце, не одеваясь, в одних трусах он вышел из модуля. Влажный и свежий воздух ударил в лицо и медленно заполнил легкие, вызывая тошноту. Круговерть фраз в голове закружилась, превратившись в сплошной шум.
     В летнем душе холодная вода постепенно возвращала к жизни. Ночные голоса пропали, и только ослабевший грохот артиллерии периодически ударял в виски. Он стоял под водяными струями и пытался собрать развалившиеся мысли, взять себя в руки. Через минуту, неуверенно пошатываясь, Роман вышел из душа, рассматривая пасмурное небо, обильную росу на траве, чужое полотенце и тапочки, обе на левую ногу: «Пора будить ребят, нехорошо начинаем...»
     – Ну что, очухались? – в модуль вошел крупный молодой военный с широким, подвижным, улыбающимся азиатским лицом, пухлыми губами и двойным подбородком. Крепким военным ботинком он пнул под кровать валявшуюся полупустую бутылку из-под осетинской водки, которая, глухо покатившись, мерзко стукнулась о металлическую ножку кровати и стеклянный звон болезненно отозвался в головах.
     - Хара мила ву? (Это кто такой?) – простонал Артем.
     - Я – заместитель командира «третьей», позывной «Доцент».
     Воронежские есть? – вошедший оглядел просыпающихся в модуле и убедился, что большинство находятся в похмельной коме. – Даю полчаса на сборы, чтобы пришли все в норму.
     - Отравившись алкоголем, в бой идут последние герои, – Артем, несмотря ни на что, не терял расположения духа.
     - Даже поэты есть, – усмехнулся Доцент. Он был такой же опер, направленный в командировку на полгода, и два месяца назад также по приезде напился от страха. Глядя на новых, он лишь сочувственно ухмылялся.
     Роман с интересом оглядел вошедшего: по возрасту Доцент был моложе многих, но при этом производил впечатление бандита, но никак не сотрудника ФСБ. Однако при улыбке страшное лицо преображалось, уголки рта приподнимались вслед за светящимися добрыми глазами, кустистые черные брови, изгибаясь, лезли на лоб, и все лицо принимало радушное выражение. В азиатских глазах поблескивал озорной огонек.
     - Чего такие смурные? Плохо спали? Водку пить вам больше не придется, так что привыкайте к суровой действительности.
     На базе нет кондиционеров, но и больших начальников тоже нет.
     Готовьтесь к напряженной работе, – Доцент по-свойски, игнорируя уставные формальности, тыкал рукой, отдавал короткие указания: – Одежда у всех есть? Знаете, что нужно? Если чего-то не хватает, лучше здесь купить. Вот вы, ты и ты – в УАЗ-«буханку». Остальные – со мной в легковую.
     - А ехать долго?
     - Да нет. Если Зверь не забурится куда-нибудь. Зверь, ты нас уж довези аккуратно, – бросил он, обращаясь к водителю, – низенькому крепкому татарину, побритому наголо. Засученные по локоть рукава полевой формы обнажали его силь ные жилистые руки.
     - Доставим в лучшем виде, – задорно улыбнулся тот в ответ.
     - Зверь у нас – знатный воин. Если что по оружию или по технике, это к нему, – Доцент блеснул карими глазами. В нем чувствовалась чрезвычайная физическая сила и добрый характер. Этого воронежского мужика хотелось обнять или, по-дружески, хлопнуть ладонью по плечу.
     Роман оглянулся: «Адикел (до свиданья), Ханкала, бурлящий в пыли муравейник. Едем в страшное неизвестное». Перед ним сквозь плотный, периодически рассеивающийся туман выглядывали во всем своем величественном великолепии горы, олицетворявшие вечность. Он, словно со стороны, наблюдал, как маленькие людишки трясутся в дурацкой и неудобной скорлупе между смеющимися тысячелетними махинами, блестящими на утреннем солнце.
     Ветер срывал с вершин снег, превращая их в бороды, а может, наоборот, остатки облаков из последних сил цеплялись за острые пики. При этом горы выглядели ожившими, величественно гордыми, чистыми и особенно красивыми. По мере продвижения солнца над горизонтом они меняли свой вид, оставаясь иронически следящими за животными, машинами и суетливыми человечками.
     - Из Перми есть кто-нибудь? – спросил Зверь, проехав блокпост и выруливая на прямую автотрассу.
     - Нет.
     В «буханке» все сидели, уставившись в небольшие грязные окна и ожидая сиюминутного нападения. Сом вцепился в автомат и втянул голову в плечи.
     -Меня Ринат зовут, если что надо привезти, – заказывайте... Вот здесь, за поворотом, три года назад нашу колонну встретили, «бэтэр» до сих пор лежит, – его голос при этом нисколько не изменился. Зверь прикурил сигарету, искоса поглядывая на склоны, покрытые густым лесом.
     «Храбрится? Приятно ему, прапорщику, офицеров пугать?» – зло подумал Роман, но, вглядевшись в лицо Рината, понял, что ошибается. Тот вел машину спокойно и уверенно, прищуриваясь от дыма сигареты. В голосе не было и намека на превосходство или снисходительность.
     - В Чечне все ездят на броне и очень быстро, чтобы фугасы проскочить.
     - Так что, если на «бэтэре» будете ехать – держитесь крепче, – предупредил Доцент.
     - Если упадешь, подождут? – поинтересовался Денис.
     - Нет.
     Это сухое и короткое «нет» прозвучало обыденно, а ударило громом: – «Как же так? Просто уедут и бросят?»
     - Главное из-под обстрела выйти, – пояснил Зверь. – Ради одного всеми рисковать не будут. Так что держитесь крепче, лучше привязывайтесь, стрелять удобнее, – в его маленьких и веселых глазах и искреннем тоне не было ни капли иронии и хвастовства. Он внушал доверие и уверенность.
     - Да шутит он, – перебил Доцент, заметив растерянность слушателей. – Никто никого не бросит, просто помните, что своим неумением подставляете других. Хуже нет, когда из-за тебя кто-то погибнет. Горнолыжные очки купили? – серьезно продолжал Доцент. – Зря. В дождь из-под колес «бэтэра» сильно грязь летит. А очки удобнее протирать.
     Романа вновь посетило ощущение иного неизвестного мира: «Почему начальники делают тайной недостатки обмундирования? Черт с ним, купим мы на свою зарплату все, что нужно. Это наши жизни, но вы нам скажите заранее – что...».
     Ощетинившаяся заградительными рвами и огневыми позициями база третьей сводной группы находилась в предгорье, недалеко от автотрассы. Слева, южнее, перед горами рос жидкий лес, с запада простирались один за другим низкие хребты, заросшие кустарником и жесткой степной травой. За ними в голубой дымке простирались горы. Новичков третья встретила по-деловому равнодушно и сухо. У въезда суетились несколько чеченских детей с сумками в руках.
     - Дети полка? – спросил Артем.
     - Вроде того. Сигаретами и «сникерсами» торгуют. В школу не ходят, вот так зарабатывают, – ответил Доцент, – и присматривают за нами заодно.
     - А что с ними делать, не арестуешь ведь, – Зверь посигналил и махнул рукой загоревшему до земельного цвета постовому в железной каске и бронежилете, одетом на зеленую армейскую футболку.
     - Привет, как дела?
     - Нормалек, – утомленный солдат вяло подошел к шлагбауму и снял сдерживающую веревку. Грязная жердь с облупившейся черно-белой краской под весом автомобильного диска на конце так же вяло приподнялась вверх.
     - Бревно повыше подними – крышу помнешь, – Ринат высунул голову в окно.
     - Присядешь, – пытался хмуро шутить часовой.
     - Ну, Витек, научу я тебя в армии служить.
     - Не пыли, проезжай, – солдат приподнял каску и вытер грязным кулаком пот со лба – Зверь, попить есть, а?
     - Витек, ты точно гаишником будешь. Ты хоть когда-нибудь просто так машину пропустишь? – Ринат, смеясь, достал из машины полуторалитровую бутылку дешевого оранжевого лимонада и бросил солдату.
     - Спасибо.
     - Бывай, не спи только.
     Остановившись возле хаотично расставленных, на первый взгляд, палаток, между которыми были проложены дощатые дорожки поверх исковерканной гусеницами и протекторами колес серой земли, Зверь широко открыл дверцу со словами:
     - Ну вот мы и дома, дальше вон к тем палаткам в центре.
     Это Валентина Григорьевна.
     Он присел к подбежавшей черной, с белой полосой на груди и большим животом собаке, дальним родственником которой была овчарка. Она бешено мотала хвостом, пригнув голову с прижатыми ушами к земле и извиваясь всем телом. Ринат ласково потрепал ее по шее:
     - Извини, ничего не прихватил, иди, знакомься с пополнением.
     Валентина Григорьевна бросилась на согнутых ногах обнюхивать сумки и терлась о ноги знакомого Доцента, стараясь выпросить что-нибудь вкусное.
     - Почему Валентина Григорьевна? – спросил Михаил.
     - Да черт ее знает.
     Внешний вид базы произвел на Романа удивительное впечатление правильного и делового бардака. На фоне когда-то зеленных, а сейчас выцветших, защитных сеток и палаток, между рвов и брустверов, заросших высохшей травой, сваленных в беспорядке бревен, сохнущего разноцветного белья, столбов с провисшими проводами перемещались по пояс голые в одних шортах или просто в трусах обитатели базы. Рокот дизель-генератора, антенны и стелющиеся под ногами кабели живо напомнили Роману Ханкалу.
     - Вот и прибыли, бросайте мешки здесь. Где Кэп? – Доцент спросил у молодого парня с кастрюлей в руках.
     - В Грозный уехал.
     - Ну братва, вот ваша палатка, располагайтесь, командир будет скоро. У него позывной «Кэп». Все вопросы к Хизри – он главный по хозчасти.
     Через минуту коротким спешным шагом подошел невысокий черный дагестанец, подвижный, с острыми чертами лица и большими, ясными, улыбающимися глазами, которые так и кричали: «Привет, как ты? Какой ты молодец! Как хороша жизнь!»
     - Прибыли? Я Хизри. Наконец-то, а то совсем некому воевать. Как вам здесь? Ничего, понравится. Парни здесь хорошие. Все будет хорошо, – его речь текла как ручей, перемежаясь смехом, как на перекатах. Хизри со всеми поздоровался за руку, наклоняя корпус немного вперед, протягивая ладонь,резко фиксируя ее и при этом заглядывая в глаза.
     - Туалет там, менты живут там, там «вованы», там «тяжелые», спецназ, – Хизри махал рукой, указывая направления. – По базе ночью не шататься – часовые могут запросто кокнуть, да-да, – в подтверждение он закивал головой.
     В палатке не курить, с оружием не баловаться. Палатка горит восемь секунд. Не верите? Как хотите, не советую проверять.
     Роман с удивлением рассматривал убранство огромной палатки размером с деревенский дом, в которую не ступала нога женщины. Посредине размещалась печка-буржуйка, нелепо выглядевшая в неимоверной духоте. Всюду висели автоматы, бронежилеты, каски. В беспорядке сложены ящики с патронами и гранатами. Натянуты бельевые веревки. Сильно пахло мышами.
     Сев на классическую пружинную кровать, Роман достал темно-зеленый амулет. Ему хотелось остаться наедине, уйти в себя, вырваться из этой чужой и страшной действительности. В голову лезли мрачные мысли: «Вот и все, приехал. Время пошло... – перед глазами стояла жена с дочерью, и он решил, что будет легче, если чем-нибудь заняться. С трудом развешивая и определяя одежду с предметами первой необходимости, Роман почувствовал отчаяние. – Без жены уже и найти ничего не могу. Привык к семейной и уютной жизни...».
     Несмотря на тревожную неизвестность, хаос базы Роману нравился. Он ощущал в нем какой-то неведомый смысл. Не надо было тратить силы на наведение уставного порядка, чистоты, соблюдение идиотских формальностей, чинопочитания. Все было подчинено главному делу – службе. Будущее принимало конкретные черты, и в целом это Роману нравилось.
     Вечером состоялось совещание в командирской палатке, над которой развевался российский флаг и торчала длинная, чуть изогнутая дугой, словно от тяжести, металлическая антенна. Внутри стены были обиты досками, а у небольшого окна стоял стол с компьютером, телефонными аппаратами и радиостанциями. В палатке вместе с командиром проживали Доцент и начальник штаба – хилый очкарик с позывным «Шмель».
     Командиром оказался давно не стриженный полковник, с бесформенной ваххабитской бородой, уставшими выпученными глазами, широко сидевшими над крупным мясистым носом, и начавшим формироваться животом. Внешне он больше походил на православного священника, а не на военнослужащего. Поникшие плечи свидетельствовали об утомленности и нервном перенапряжении. Иначе как Кэп или Николаич его, Андрея Николаевича, не называли. Оперативники обращались к нему исключительно на «ты», как, собственно, ко всем обитателям военной базы.
     Манеры поведения и разговора Николаича соответствовали поведению старого морского волка. «Тяжело ему будет на Большой земле дослуживать», – подумал Роман, разглядывая его курортные шорты, футболку цвета «хаки» и отмечая свойские манеры, лишенные уставной шелухи и напыщенности.
     - Как говорится, добро пожаловать в третью сводную группу. Кто из вас ранее принимал участие? – Кэп видимо решил сначала разобраться с нами, как с самым легким вопросом. – Никто? Жаль. Это Зверь, – он кивнул в сторону водителя, который нас привез днем и теперь стоял у входа. – В первое время при боевых действиях и передвижении главным будет Зверь. Как скажет, так и будет. Он определит порядок, куда смотреть, куда стрелять, где стоять, как ехать, порядок действий при заходе в помещение, организует захват и подход к автомашине. Ясно?..
     - Мы все-таки старшие офицеры, а он даже не оперативник, – после длинной паузы вставил Семен, который держал на коленях автомат, и его дуло упиралось в ногу Каспия, пытавшегося периодически отодвигать его в сторону.
     - Так вы, старшие офицеры, ничего не можете, – голос Кэпа окреп. – Убери с коленок автомат, стволом в землю... – он зло посмотрел на Семена. – Это в целях вашей безопасности. Мне не нужны трупы и неохота возиться с ранеными.
     У него опыт, а жизнь дороже дешевых формальностей, – он смотрел Семену прямо в глаза, словно изучая подноготную. – Вопросы есть?
     - Нет, – Семен стушевался и мотал испуганно головой.
     - Зверь, напомни прибывшим правила пользования палаткой. Надеюсь, что в учебном центре время зря вы не теряли. Теперь предстоит применить знания на практике. Задачу на завтра доведет мой заместитель. Теперь осмотреться и в баню. – В тоне голоса командира читалась усталость и отвращение к дежурным словам. Его лицо выражало одну мысль: «Опять все начинать сначала. Сколько времени уйдет на обучение новых? Сколько из них погибнет или кто погибнет из-за них? А когда он, Кэп, все отладит, их придется провожать, и все начнется сначала. И только он с Хизри сидит здесь годами, как проклятый».
     Баня представляла собой хибару, наспех собранную из различного рода строительных материалов, с металлической печкой внутри, топившейся обычными дровами. Воду к ней приходилось носить ведрами. Однако при всех недостатках это была настоящая баня, что немаловажно для российского человека. Заведовал ею солдат Петруха, тощий, молчаливо вздыхающий паренек с печальным видом, который попался нам днем с кастрюлей в руках.
     -А почему командир бороду ваххабитскую отрастил? – поинтересовался у начштаба Михаил.
     Шмель, плеснув воды на каменку и прищурившись от распространявшегося пара, ответил:
     - В машине ездить с бородой безопаснее. Он чеченскую тюбетейку нацепит и вроде как свой. Если остановят менты, – удостоверение есть. А для бойков «ксива» не нужна. Они могут просто по машине из автоматов пальнуть... Да и по селу в однеху бродить безопаснее. Бритого и белобрысого, – он посмотрел на Романа, – вот как ты, за километр видно, что федерал.
     - А что, Кэп один ходит?
     - За столько лет он тут своим стал. Жениться уже предлагают, хе-хе, – Шмель поднял ноги на полок, прищурил глаза и наклонил голову. – Хорошо пошло...
     Обжигающий сухой пар приятно обдал голые тела. Дверь распахнулась, и в парилку вошел человек среднего роста, черный, со злыми пронзительными неулыбающимися глазками и острым подбородком:
     - Салам новеньким. У-ух, как у вас тут хорошо. Константин. Откуда?
     - Нижний, Роман.
     - Москва, Михаил.
     - С Архангельска нет?
     - Нет.
     - А что воды мало? – не унимался вошедший, бесцеремонно втиснувшийся на полок. В его облике было что-то неуловимо знакомое.
     В дверь протиснул голову солдат:
     - Нормально вроде было, товарищ Берия...
     - И за что, Петруха, ты офицеров не любишь? – тот будто не слышал ответа. – Скажи прямо – «Не люблю я тебя, Берия», так я сразу тебя пристрелю и все дела.
     Солдат глупо улыбался, бессмысленно перебирая в руках мокрую тряпку.
     - Ну что ты стоишь, сопли жуешь? Ты в бочку с водой смотрел? Ты что хочешь, чтобы я намылился и с пеной на заднице бегал по базе в поисках воды? Дверь закрой! – внезапно закричал Берия и уже совершенно спокойным голосом произнес: – Вот боец, блин, пока ускорение не придашь, так и будет спать всю свою службу.
     Роман с интересом сквозь дым, струящийся через прожженные стенки печки, слезящимися глазами разглядывал человека, удивительно похожего на зловещего тирана. Не хватало лишь круглых очков и черной шляпы.
     - Берия, ты мне когда «флэшку» вернешь? – вяло спросил Шмель.
     - Я тебе не только «флэшку», я тебе и компьютер, и ручку отдам, – не поворачивая головы, отстраненно произнес Константин. – Вот прибыло новое молодое поколение оперов, – он кивнул в сторону Романа и Михаила. – А мне хватит воевать.
     Роман с интересом наблюдал за этими людьми, которые, проведя на войне достаточно времени, не утратили человеческой иронии, и все больше успокаивался: «Понагнали страху эти журналюги с преподами. Все будет нормально». Ему даже стало интересно быстрее влиться в этот коллектив и стать равным. Вот сидят рядом на полке нормальные ребята.
     Перед тем, как лечь спать, он задержался у телевизора. «На Большой земле, как всегда, Америка, Ирак, нефть, депутаты, Чечня... Рядом с ящиком гранат жизнь кажется странной. Там даже патроны на журнальном учете, и к полковнику просто так не подойдешь. А здесь автоматов больше чем людей, гранаты под ногами, как мусор, и Николаич запросто ходит с бородой и любимой кошкой бело-серого окраса».
     - Пополнение, все здесь? Подтягивайтесь сюда, – в палатку вошел Доцент в майке и шортах, обнаживший фигуру культуриста, и направился к свободной кровати, которая под ним жалобно заскрипела. У него была широченная спина и накачанные руки и ноги, заросшие черной растительностью.
     - Отвыкайте ложиться спать до двадцати четырех. Завтра наполовину хозяйственный день. Вы должны изучить правила жизни на базе. Осмотреть, все ли у вас есть для работы: одежда, обмундирование, что надо – у любого «старого» спросите. Необходимо изучить, что где лежит и где можно курить, чистить и перезаряжать оружие. Познакомьтесь с ментами, «вованами» и «тяжелыми». «Тяжелые» – это омоновцы, «вованы» – это внутренние войска МВД. Опросите, где стоят растяжки по периметру базы, где посты, минные поля, где мыться.
     - Это в этой бане что ли? – пропищал Семен.
     - Ты завтра отвечаешь за заготовку дров, – Доценту не понравился Сом, и он этого не скрывал.
     - С чего это? Что солдат нет?
     Доцент внимательно посмотрел на Семена:
     - Тогда пойдешь в горы с «тяжелыми» на три дня.
     У того вытянулось лицо, и тихую паузу никто не заполнял.
     - Ты завтра заготавливаешь дрова и топишь баню, к десяти часам вечера должна быть готова, – повторил твердо Доцент и отвернулся.
     - Волжанин и... как тебя? – он посмотрел на Артема. – ... Сибиряк едут по хозяйственным делам в Грозный. Надо получить продукты и запчасти. Документы у Хизри.
     - Ты...
     - Каспий, – встрепенулся Алексей.
     - ...и ты...
     - Хип-хоп, – смущенно подсказал Денис.
     - ...с командиром едете на проверку паспортного режима в Новые Атаги.
     – Берия и Людвиг едут со мной. Выставим контрольно-пропускной пункт на дороге. Мероприятия короткие, чтобы после обеда вы смогли изучить дела. Может, успеем в футбол с «вованами» сразиться. Вопросы есть?
     - Нам бы на документы посмотреть заранее, – спросил Роман.
     - Не надо, старший у вас Хизри, а вы так, для обкатки.
     А сейчас сообразите стол для «прописки», – Доцент улыбнулся,обнажив крепкие зубы. – Запомните, здесь водку пьют только в исключительных случаях и не более четырех тостов. Сейчас позову соседей и Кэпа. Надо же познакомиться, ведь мы здесь одна семья. И менты, и «вованы», и «тяжелые» – все делаем одно дело, поэтому не выпендриваться и не командовать очень то. Соблюдайте такт и вежливость. Нас они зовут «фейсами». Могут запросто по лицу врезать – люди конкретные, что не так – кулак сразу в пятак летит. – Он засмеялся негромко, откидывая голову назад и колыхаясь могучим торсом.
     

     (Продолжение следует.)