(Продолжение. Начало в
     № 134, 139, 144, 149, 154,169.)


     - Дело у меня есть в Грозном... Хочу задержанного посмотреть, - Роман не хотел говорить на эту тему. Встреча с давним другом, а теперь врагом должна быть очень тяжелой, и внутренне он, с одной стороны, желал бы ее избежать, а с другой - не простил бы себе этой слабости: «Почему жизнь так жестока? Зачем забирает молодых крепких мужчин, зачем вчерашних юношеских друзей разводит по разные стороны и они должны друг друга убивать, убивать, убивать...» В голове как колокол звучало: «Убивать. Убивать. Это я должен его убить?»
     - Хорошо, что не этого... послали. Задолбал меня уже, - Ринат смело шел на обгон, - как в Ханкалу, так его. Хоть не езди в эту сторону.
     - Командует много?
     - Со страху истерики закатывает. Если «Пелену» (аппаратура радиопомех) не включишь, не сядет. Всю дорогу орет: «Вон там фугас, там фугас, тормози, быстрее». В прошлый раз я не выдержал, остановился у села Пригородное в лесу и вышел из машины. Говорю ему: «Достал ты меня, козел, садись за руль, поехали». А вокруг никого. Семен позеленел, автомат в окошко выставил, орет: «Ринат, Ринат, ты куда, я больше не буду, поехали». Короче, задолбал меня так, что я его напугал: «Еще раз вякнешь, точно оставлю где-нибудь, гад».
     - И замолчал? - болтовня водителя отвлекла Романа от дурных мыслей.
     - Как терпел - не знаю, но приехал и нажаловался командиру: «Прапорщик обнаглел, ведет себя по-хамски».
     - А что Кэп?
     - Николаич, как мне потом передали, на хрен его послал: «Выгнать бы тебя, да бумаги неохота писать. Иди дрова коли и водку не пей - выгоню». Теперь Сом боится и не вякает.
     «Этот Семен позорит всех оперов. Плохо, что Николаич сюсюкается с ним, - размышлял Роман под классическую водительскую болтовню Рината. - И черт с ним - весь мир не переделаешь».
     - Раньше в «вованах» мы бы его за один день воспитали, народ был опытный и шутки были настоящими, хоть и пацаны совсем. Однажды прислали кадровика из архива. Он автомат-то толком в руках не держал, а тут права качать начал: «Товарищ солдат, не так стоишь, не так лежишь...» Сам сидит и в руках гранату держит для понта. Ну, друг мой Колян подошел, аккуратно прямо у него в руках из гранаты чеку выдернул и отошел, как ни в чем не бывало. Так этот кадровик час бегал по базе - не знал, что с ней делать. Двумя руками гранату держит, позеленел от страха, а вставить обратно чеку боится... Вот и все воспитание. Что ты приезжаешь командовать, если сам ни хрена не можешь?
     Роман со все большим интересом слушал Рината и удивлялся тому, что в его историях о геройствах молодых бойцов не было ни капли хвастовства, а только сожаление о прошедших годах и невозможности вернуть их обратно.
     Сквозь щели в дверях капала грязная вода. Машину тряхнуло на разбитом асфальте так, что с сиденья упал автомат. Роман поднял его, обтер рукавом грязь и положил на колени. Разглядывая оружие, он ощутил, как удобно холодное железо лежит в руке и приятно пахнет порохом и оружейным маслом. По прошествии этих месяцев он стал разделять уважение чеченцев к оружию, только они предпочитают старый автомат калибра 7,62, а не современные - 5,45. Может, потому, что старая пуля пробивает любой бронежилет.
     - В первую весело было, не то, что на этой войне... - ворчал Ринат. - Взять даже по деньгам. Я надеялся подзаработать, кредитом добавить и квартирку прикупить, а сейчас что? Боевые урезали, говорят, совсем снимут, оплатят их, хрен знает когда. Ну и что? У меня жена родить должна, мне квартиру во как надо, - Зверь провел рукой по смуглой шее. Он минуту молчал, озлобленно всматриваясь в развалины Грозного.
     - Машины здесь какие? Все бегом, все срочно и на максимальных оборотах. А дороги? Водители меняются каждые полгода, что от машины остается? Я вторую уже восстанавливаю, а тут еще лишают боевых. С генералом прошлый раз пришлось съездить по пустяку. На пятнадцать минут опоздал и привет. Разорался: «Ты что? Лишаю двадцать боевых ...» Я ему говорю: «Тормозов-то нет». А он мне: «Как хочешь, а сделай!» Ну, я обиделся, хряпнул двести грамм и починил их за пятнадцать минут. Сижу курю. Он подходит. «И что?» - спрашивает. Я ему: «Починил». Он: «Врешь». Я ему: «Испытаем?», дал газку и резко затормозил. Прикинь шоу? Это надо видеть, как генерал в лобовуху башкой треснулся, ха-ха-ха-ха... Надо отдать должное, когда приехали, он мне боевые вернул. Приехали, теперь только на глаза начальству не попасться, а то припашут ехать куда-нибудь. Тебе надолго здесь?
     - Как получится. Если что, позвони.
     В следственном изоляторе его встретил дежурный следователь, утомленный подполковник с тяжелым пристальным взглядом:
     - Здравствуй, ты Волжанин? Насчет тебя звонили... Тебе он зачем?
     - Товарищ подполковник, я с ним в армии служил, ребятами дружили.
     - И что? Обниматься с ним будешь? Он отмороженный совсем. Вообще на контакт не идет. Молчит. На нем, может, жизни таких, как ты.
     - Просто поговорить, товарищ подполковник, в глаза ему взглянуть. Может, что расскажет, - спохватился Роман, вспомнив официальную причину для встречи с арестованным.
     Следователь внимательно посмотрел на Романа и, оценив его состояние, махнул рукой.
     - Ну, иди. Оружие оставь.
     Через полчаса Романа привели в камеру с окрашенными мрачными холодными стенами, тускло освещаемую через маленькое зарешеченное окошко. Он изоляторы видел только в кино, где не передается запах. Этот ужасный спертый запах множества прошедших через эту камеру людей. На кровати, подтянув колени к подбородку и прислонившись спиной к грязной стене, сидел человек. Он поднял пустые глаза на вошедшего и, зло усмехнувшись, отвернулся.
     «Узнал, - Роману больно было на него смотреть. - Не похож на волка. Во взгляде одновременно перемешалось ненависть, обреченность и усталость. Огромная усталость. Сейчас прошлое ничего не значит: дружба, юность, кусок хлеба, сапоги, казарма - все, что было много лет назад, ничего не значит перед смертью. Сейчас все кончилось. Все стало ясно, все знают, что конец, и молчат. Ему, Ибрагиму, конец».
     Роман сел напротив: «Что ему сказать? Но что-то надо делать! Такие силы бьются. Люди, как винтики. Он на той стороне, я на этой. Он сделал свой выбор, я свой. Кто я? Букашка.
     А что я могу? Врешь, ты можешь его выпустить и или с ним, или вместо него. Он же нормальный мужик... И там и тут предательство... Только война может поставить человека в такое положение. Стечение обстоятельств? Врешь, ты мог не ехать. Но и он мог воевать за нас. Но почему? С кем мы воюем?»
     - На тебе много крови?
     Он не пошевелился и процедил сквозь зубы:
     - Уходи.
     - Ты наших убивал?
     Он кивнул:
     - А что, люди разные? - взглянул зло. - Кого я только не убивал?
     Помолчали. Муха села на край кровати и, рывками передвигаясь, приближалась к Роману. Ему захотелось с силой рубануть по ней кулаком.
     - Если выпустят, исчезнешь?
     - Нет... Некуда.
     Муха сорвалась, метнулась к потолку и скрылась где-то в темных углах.
     - В Азербайджан?
     - Нет.
     - В лес вернешься?
     - Больше некуда. Другому бы врал, тебе не буду.
     - Отсидишь, устрою, - голос Романа дрогнул, выдавая надежду.
     Ибрагим посмотрел на него и ответил:
     - Вербовать не надо.
     - Я не по работе.
     - Пойми, ничего нет у меня другого. Только это...
     В квадрат окна сквозь кривую решетку медленно тек холодный туман и стелился по полу. Где-то глухо бухали тяжелые двери, лязгали щеколды. Ибрагим поднял голову и, глядя в светлое зарешеченное окно, стал говорить:
     - Перед первой думал - классно. Мужик. Оружие есть, все мое, я великий, сильный, заживем... После стали делить нефть, деньги, людей. Попросили помочь спасти человека - пошел. Постреляли. Хорошо... Только с тех пор покоя нет. Ты знаешь, сколько людей хотят меня убить? Целые тейпы хотят меня убить. Или я их, или они меня... Со своими не можем разобраться, а тут федералы, арабы. Вы вообще ни при чем. Я в лесу не из-за вас сижу. Меня одного убьют и мне без банды не жить. Кадыровцы и ямадаевцы - такие же банды. А работать негде и не умею, так что ты меня не спасешь, меня только смерть спасет.
     - Выход всегда есть.
     - Это когда деньги есть. А денег у меня нет, всю родню за границу я не вывезу. Да и куда ехать? В Турции и в Баку уже тоже враги. В Америку бегут, куда можно бегут, а денег если нет - сиди в лесу, деньги с глав администраций собирай и на взрывах зарабатывай. Вот и вся правда. Моих детей убьют, если я к вам уйду, поэтому у меня один путь - умереть мучеником. Аллах акбар, - он поднял указательный палец к небу. - И ты меня не вербуй и молодость не вспоминай.
     Все, уходи, ничего не скажу.
     Ибрагим говорил все быстрее, яростнее и вдруг резко остановился, словно разогнавшиеся сани стукнулись о конец ледяной горки.
     Роман сжал кулаки: «Что с Чечней сделали, гады? Брат на брата, сосед на соседа, сын на отца. Деньги, деньги и деньги. Зачем я сюда пришел? Что я могу изменить? Силу свою показать. Почувствовать себя победителем? За Берию отомстить? Нет. Это не так». Роман не чувствовал в себе желание мстить.
     - Дети твои тоже в лес уйдут.
     - А что я могу? Где выход?.. Может, к тому времени это кончится, или смогут уехать. На них-то крови нет.
     В наступившей тишине Роман слышал свое дыхание: «Самое страшное испытали дети Чечни. Как это в них отложится? Как вернуть время? Кто мог знать тогда, чем все кончится? Как догадаться, что будем сидеть вот здесь вместе и считать друг друга врагами? - он смотрел в грязный пол, и его съедала беспомощность. - Что я могу? Побороть систему?»
     - Куришь? Возьми... - он протянул пачку сигарет, купленную заранее.
     - Ты бы мне лучше яду принес, а так, как в фильмах... - Ибрагим взял сигареты и, прикурив, затянулся. - Как там ребята?
     - Потерялись, кто где. Кто работает, кто пьет. Хохлы уже иностранцы, мы с тобой враги. Все перевернулось. Почему с нами? Почему по нам все прошло? Угробили столько людей. Детям завидую, у них должно быть все нормально.
     - Да, я враг тебе.
     - Брось.
     - Умереть не боюсь, - Ибрагим не слушал. - Надоело все. Ты винт, я винт, мы никто. Аллах велик, как вышло, так и вышло... - он встал и подошел к окну. - Это мальчишкой думал, что горы сверну, сдуру рвал вперед. Смотрю - никого рядом не осталось, одного убили, второго, третий уехал, много предали. Мать смотрит в глаза: «За что? Как будем жить?» Оглянулся, а выйти нельзя уже. Как так получилось, не пойму. С тех пор сон снится: тону в реке, течение сильное, гребу, барахтаюсь - бесполезно. С одного берега - ваххабиты, с другого - федералы с кадыровцами. Впереди обрыв, сзади плотина и везде смерть. Неделю назад приснилось, что устал и утонул, легче стало. Видать сон в руку, так что, Рома, хочешь не хочешь, а умереть мне скоро, я и так два дня уже зря живу. Лучше, чтобы ваши убили. Героем стану, - он криво улыбнулся, обнажив гнилые зубы, а глаза остались мрачные... - Поймали меня, потому что перестал бегать, надоело мне в лесу. В общем, сам я сдался. А ты мне «уходи»... Ты матери помоги с едой.
     - Слово.
     - Только сам, и чтобы никто не знал ... А, все равно узнают. У тебя верные люди есть?
     - Есть.
     - Нет у вас никого. Все продадут. Все стали сволочами за две войны. Честных всех убили, шакалы остались. Днем вам продают, ночью нам. Всех бы убил, собаки... Ты матери помоги сам, никого не проси. Привези днем муки или крупы.
     - Семья далеко?
     - Мать все сделает сама.
     - Друзья у тебя есть?
     - Тебя послали узнать?
     - Брось. Кто поможет?
     - Нет друзей. Пусть живут... Вы друзья разные.
     - Может, тебе поесть?
     - Ничего не хочу, матери помоги.
     - Не думай, все сделаю.
     - Прощай.
     - Прощай.
     На следующий день Берия умер...
     В третьей сводной группе наступил траур. Когда у «вованов» заиграла музыка, Доцент со Зверем вошли молча в палатку и разбили магнитофон о голову ближайшего подвыпившего бойца. Избиение продолжалось бы долго, если бы Роман с Алексеем не вытащили бы их на воздух.
     Роман не мог привыкнуть к войне. Он не мог представить раненого или мертвого Берию. Когда его провожали, в гробу лежал не Костя. Это ошибка, глупое недоразумение. Настоящий Костя уехал в отпуск, он скоро приедет и снова будет хмуро шутить и ругаться, ответит по рации на странный позывной Берия, а неровный строй мрачных и злых мужчин, опустивших головы, просто заслушивает приказ о продлении срока командировки.
     Страшный строй злых вооруженных мужчин смотрел на цинковый гроб, и неимоверное напряжение вырвалось глубоко в космос. У изголовья стоял ссутулившийся Кэп, и его борода лежала на широкой груди. Какие думы разрывали его поседевшую голову, заставляли вздуться и бешено пульсировать вены на висках? Может, он вспоминал тех, с кем пришлось также прощаться, и каждый уносил с собой частичку его жизни? Или он проклинал судьбу за доставшуюся ему участь?
     - Помолимся за нашего брата, - голос командира дрожал. - Прощай, Костя.
     Через минуту Николаич медленно поднял одной рукой автомат и, дождавшись пока весь строй взметнул оружие вверх, нажал на курок. Сухой треск заполнил весь мир и сорвал ошарашенных ворон с палаток и ближайших холмов. Облако сожженного пороха, гонимого слабым ветром, медленно поползло по базе.
     В голове звучал колокол, а перед глазами стоял хмурый Берия. Роман никак не мог понять, почему и зачем живые, красивые, улыбающиеся, большие, легкие люди на его глазах вдруг падают и превращаются в маленькие, плоские, тяжелые, безвольно лежащие трупы. «Нет, это не они. Этого не может быть, несмотря на то количество оружия, придуманное людьми для собственного убийства. Это же люди все это придумали! Автоматы, пулеметы, пушки, танки, вертолеты, гранаты и бомбы. Это все придумали живые умные люди, чтобы убивать друг друга! До чего же может дойти человек? Куда же смотрит Бог?!»
     Всех отрезвили внезапные выстрелы. «Что такое?» - Роман выскочил из палатки. Он не мог дать логического объяснения этим выстрелам. Мир летел в пропасть.
     Выстрелы из пистолета Макарова раздавались из палатки командира, к которой со всех ног бежали люди. Ворвавшись внутрь Роман с Доцентом увидели серого Николаича, сидящего на кровати и перезаряжающего свой пистолет. Он тяжело повернул голову с невидящими, заплаканными глазами на вошедших и со словами: «А... пропади все ...» - опустошил обойму себе под ноги. Пока гремели выстрелы, никто не смел пошевелиться или выскочить из палатки. Все разделяли бесконечную боль утраты и были согласны с командиром. Он поднял голову и, с трудом сглотнув, твердым голосом произнес:
     - Свободны. Завтра много работы.
     Кэп с отвращением отбросил пистолет в сторону и повалился на кровать.
     Выйдя из палатки, Доцент зашипел:
     - Где Шмель? Глаз с Кэпа не спускать.
     Они везде окружили
     Ахмад, съежившись, сидел на куче влажных листьев внутри навеса, сделанного наспех из протекающей целлофановой пленки, натянутой над согнутыми молодыми деревцами. От холода руки непроизвольно искали карманы, а плечи поднимались к голове. Разводить огонь он запретил, опасаясь вертолетов. Сверху падали холодные крупные капли, все больше раздражая и нервируя. Со стороны он был похож на затравленного, растерявшегося зверя. Ахмад попытался достать свой любимый «стечкин», но, ощутив холод стали, вложил его обратно в кобуру.
     Его план рушился, как карточный домик. Убийство федералами в Дуба-Юрте амира джамаата и человека, пришедшего с юга от Абу Сайда, утрата переносных зенитных ракетных комплексов «Игла» и задержание живым члена джамаата - это был крах! «Главное - они взяли Ибрагима живым. Теперь он три дня будет молчать, а после всех сдаст. У меня есть три дня. А если это правило, используемое среди ваххабитов, не сработает? Если задержанный уже раскололся? Тогда надо ждать ночью вертолетов, а утром «грушников». В лучшем случае - только три дня. Куда я успею уйти? В Атаги? Там активно работают федералы, а уйти в случае зачистки некуда - вокруг Атагов равнина. Вернуться в Дачу-Борзой? Опасно, там уже наследили с этой машиной дурацкой... Может, убить этого мунафика? Тогда и в соседние села точно не войдешь... Остается Улус-Керт... Надо провести акцию любой ценой... Подбить вертолет не получилось. Самое легкое не получилось, а для акции нет людей. На словах все готовы, а как до дела доходит, то никого нет. Если акцию серьезную не проведу, как идти на Шуру? Хоть что-то сделать, чтобы позвали. Может, и не позовут, если дальше так пойдет. Тогда все... арабы закопают. Как же все-таки холодно...»
     Уже два дня он ждал обещанных арабами видеокамер, радиостанций, часов и батареек для изготовления фугасов, а также денег. Но сейчас он вынужден был менять место встречи. Он достал рацию, решив, что эта база все равно уже засвечена и надо уходить в любом случае.
     - Абу Рабиа.
     - На приеме...
     В рации сквозь шорох и скрипы Ахмад не разобрал слов.
     - Что? Микрофон от лица убери, и тебя сразу станет хорошо слышно.
     - Я говорю, что в среду или в четверг все прибудет, не волнуйся.
     - Инша Аллах, отправишь нам, богом молю. Только в пятую точку.
     - В пятую?
     - Да. Даст Аллах. Микрофон отодвинь, непонятливый.
     - Я и так его отодвинул уже, что мне его на улицу вынести.
     - Абу Рабия, ты постишься и поэтому все плохо понимаешь.
     - Как у вас обстановка?
     - В целом нормальная, русские окружили наш район.
     - Они везде окружили, ладно.
     - Аллах акбар.
     Ахмада охватил гнев: «Еще ждать четыре дня. Этот араб уже неделю обещает и завтраками кормит. В Итум-Кале в бывшем санатории у голубого озера хорошо: горный воздух, минеральная вода, бараны - что еще надо?.. Может, в Агиштах есть все для акции и деньги?»
     - Махмуд, это Ахмад.
     - Салам, Ахмад.
     - Салам, у тебя есть запас на фейерверк?
     - Мало, Ахмад.
     - Ты можешь по своим каналам средства достать?
     - Самая маленькая партия доходит двести-триста, а так пятьсот-шестьсот.
     - Мне они ничего не дают.
     - Они отдают все «волосатому», а он никому ничего не дает. Из-за этого у меня моджахед умер, потому что у него не было денег. Ему некуда было идти, и он сидел у себя дома, потому что если идти к людям, надо давать деньги.
     - У меня тоже нет денег, и люди погибают.
     - К ним уже посылают людей, чтобы они провели переговоры, поэтому они хотят нас посадить на задницу, но мы их должны посадить на задницу, потому что мы быдло, мы мясо, а они умники.
     - Они козлы все, чтобы они все сдохли, как они уже надоели.
     - Да, они уже надоели.
     - Поэтому вы соберитесь и скажите этим сукам, чтобы эти деньги они отдали.
     - Давай так и сделаем. Аллах акбар.
     - Аллах акбар.
     Ахмад задумался: «Что если собрать оппозицию арабам на Шуре из атагинских, дуба-юртовских, шатойских и агиштинских? Нет, за мной никто не пойдет... Против арабов никто не пойдет, так как знают, что Басаев вместе с арабами. Нет, против Басаева никто не пойдет... Отсюда как-то уходить надо. Кто же поможет?» Ахмад заметно нервничал. Надо связаться с другом из села Зоны.
     - Тайсир, это Ахмад.
     - Салам, Ахмад, как здоровье?
     - Нормально. У Муслима как?
     - Ахмад, у него базу сожгли.
     - Его место или маленькую?
     - Где он жил, там нормально, а сейчас ему негде жить. «Какой дурак, объяснить внятно не может», - ругался про себя Ахмад, переключая рацию на передачу.
     - Место, внизу которое? Куда сумку привезли?
     - Наверное, которая была большая база, ее сожгли.
     Ахмад понял, что Тайсир точно сам не знает или обманывает.
     - Как у вас обстановка?
     - Нормально. Внизу, где Муслим был, вчера три техники поднялось. Ушли они оттуда или нет, я точно не знаю.
     - А он сейчас где?
     - Этог
     о я не знаю. Он сейчас ушел оттуда, его там нет. Его большую базу сожгли, и он оттуда ушел. Ему негде жить сейчас.
     «Какой баран! - Ахмад вышел из себя. - Скоро кончатся батарейки в рации».
     - Тайсир, я постараюсь быть на связи. Скоро увидимся?
     - О Аллах, я пока далеко. Я, может, к тебе до ноября месяца отправлю кушать, как мы раньше договорились.
     - Хорошо, просто я на грани иду, поэтому я спросил.
     - Обязательно дадим. Аллах акбар, будем на связи.
     У Ахмада складывалось впечатление, что его предали: «Почему Тайсир далеко? А как же Ахмад и его отряд? Если в Зонах базу сожгли, то куда ему отходить без продуктов и одежды? Все ушли по теплым местам, обещают помочь и смотрят, как этот шахид выпутается. Нет, я не шахид!»
     В палатку вошел Джабраил. Его серое лицо перекосило, и опухшую правую щеку было заметно даже под густой черной бородой. Правый глаз сузился от боли, и непроизвольно он наклонял голову набок.
     - Ахмад, у меня зуб болит.
     - Терпеть можешь?
     - Уже три дня терплю.
     Ахмад не удивился. Джабраил не стал бы просто так жаловаться. «Может, успеют к утру доставить сюда врача или лекарство?» - он включил сотовый телефон, чтобы связаться с человеком из Дуба-Юрта, с которым они встречались неделю назад:
     - Салах, это Ахмад.
     - Салам, Ахмад.
     - Нам помощь нужна, у тебя врач знакомый есть?
     - ...О Аллах, ты знаешь, теперь большая проблема. Нет врача надежного...
     Ахмад еле сдерживался, но, посмотрев на болезненное лицо Джабраила, сказал:
     - Нам срочно надо, чтобы зуб убрать.
     - Что надо срочно? - не понял Салах.
     - Это... Плоскогубцы, чтобы зуб убрать, зуб, - Ахмад путался в названиях медицинских инструментов.
     - Хорошо, - с облегчением сказал Салах. Он боялся связываться с оружием и взрывчаткой, тем более уговаривать врача идти ночью в горы, а доставить инструменты проще. - Плоскогубцы будут, нормально, да?
     - Да, которые зуб убрать, только до утра принеси и лекарства.
     - Хорошо, но это опасно, все равно.
     - Аллах акбар, принеси только, а то человек умирает.
     - Аллах акбар.
     Ахмад сидел удрученный. Все складывалось неудачно: «Может, все-таки уйти? Базу и колонну федералов обстреляли, шороху наделали. Какой это шорох! На Шуре узнают, смеяться будут. Я потерял «Иглы» и людей! Может и Шуры не будет - так везде обложили. Может, поэтому нет вестей от Адлана? Нам бы сейчас взорвать что-нибудь. Самое простое - смерт-ницы... За Адланом кого-то послать? До Сайда дозвониться не могу. Кто с тех мест? Супьян. У него еще брат есть. Он Ису знает, должен и Адлана найти. Он же в Грузию хотел... Вот пусть сначала дело сделает...»
     - Супьян, проснись... - Ахмад тормошил его за плечо.
     - Уходим? - встрепенулся Супьян.
     - Успокойся, есть разговор... ты в Грузию хотел?
     -Ну.
     - Иди сегодня домой, найди Адлана, выясни, что с ним. Только осторожно. Надо убить Ису и направить сюда двух девушек-смертниц, понимаешь?
     - А где Адлана искать?
     - Теперь не знаю. Если убьешь Ису, выйди на меня по сотовому, я дам тебе имя человека, который даст тебе девушек. Ты их направишь сюда, к Салаху. Этот же человек даст тебе имя и телефон моего друга, который будет ждать тебя в Грузии. Ты восстановишь с ним канал. Понял?
     - Понял.
     Сквозь целлофан капала вода, и этот нудный и размеренный звук отзывался где-то глубоко внутри продрогшего тела. «Когда все это кончится? - молился Ахмад. - Быстрее бы рассвет, и, может, проклятый дождь закончится?» Он уже не мог думать ни о Шуре, ни о чем другом. Пальцы лезли в карманы, от одежды веяло ледяной сыростью. Ручейки воды стекали под ноги, превращаясь в лужи. Хуже воды и холодной сырости ничего нет. Ему хотелось мгновенно перенестись в обжигающую сухую пустыню и наслаждаться жаждой и жарой: «Когда же кончится дождь?».
     Мизер
     Боль от утраты Берии постепенно притуплялась, но обострилось ощущение уязвимости человеческой жизни. Никто не высказал желания покинуть базу или отказаться от службы, напротив, командир еле сдерживал ребят, понимая, что в таком состоянии сложно сохранять выдержку и объективность. К счастью, помогла погода - второй день шел мелкий дождь, размывающий земную твердь и превращающий ее в липкую, тяжелую, скользкую глину.
     - Как назло свет отключили, - канючил Сом. Он любил бессмысленно смотреть все подряд в телевизоре. Сейчас он, ковыряя пальцем в носу, листал порнографический журнал и рассуждал, как выгодно купил на рынке под Пятигорском носки. - Вот где цены дармовые. На три рубля дешевле. А водка?
     Слушать его писклявый голос и потребительские рассуждения о мелочах было противно, и в конце концов Доцент не выдержал и грубо бросил:
     - Заткнись.
     - А че? - не понял Семен.
     - Да пошел ты со своей водкой знаешь куда! - заорал Доцент, выплеснув накопившуюся злость.
     В палатке царил сумрак и необычная для дневного времени теснота. Неотложные дела были сделаны, отчеты написаны. Большинство лежали на кроватях, перечитывая одинаковые детективы и мятые старые журналы, кто-то играл в примитивные игры в сотовых телефонах. Леха печально тренькал на гитаре. Теплолюбивые Роман, Артем и Михаил, сидя за столом рядом с печкой, тоскливо играли в преферанс.
     - У кого мои диски? - Денис с наушниками в ушах шарил по деревянной полке, подвешенной над кроватью.
     - С кислотой? Я взял послушать, - невозмутимо отозвался Артем. К Денису относились как к представителю молодого поколения «Пепси». - Веришь, хотел продвинуться, но не смог. Извини, такая лажа. Что за ботву ты слушаешь?
     - Да пошел ты! - глаза бурята зло округлились, и ямочки на щеках превратились в грозные складки.
     - Что, что? Голос прорезался? - Артем задиристо положил карты на стол.
     - Вы еще подеритесь, горячие финские парни! - гаркнул Доцент, чем привел всех в чувство. - Берию все равно не вернем.
     Денис молча отвернулся. Он уже привык к нападкам со стороны старых, которые смеялись над его пристрастиями к хип-хопу, наколкам и фенечкам. Но сейчас нервы у всех были напряжены.
     В палатку влез Петруха со стопкой чистых тарелок и отодвинул ногой протиснувшуюся мокрую Валентину Григорьевну, с опаской наблюдая за игроками:
     - Можно накрывать?
     Каспий бросил гитару на постель и бодро потер руки:
     - Вовремя ты, Петруха, идешь, а то пролилась бы чья-то кровь.
     Михаил положил карты:
     - Ну что, после доиграем? Ход Темы. Петруха, ты собаку тоже покорми, а то Фугас ей соски отгрызет.
     Валентина Григорьевна принесла трех черных крошечных щенков, которые возвращали всех в действительность. Мохнатые, теплые, скуля и вращая головами, они ползали по палатке, утыкаясь куда попало, ища мать, которая была рада, что ее изредка пускают в тепло к людям и усиленно кормят. Доцент, долго вертя щенков и отмахиваясь от беспокойной Григорьевны, определил их половую принадлежность - два кобеля и одна сука. Без долгих споров им дали настоящие военные имена - Фугас, Басаев и Монка. Фугас оказался самым проворным и рычащим, регулярно одерживающим верх в борьбе за набухшие красные материнские соски.
     Палатка быстро наполнилась горячим запахом гречневой каши с тушенкой.
     - Проклятье, майонез кончился, - Михаил неохотно ковырял ложкой в тарелке.
     - Да сколько ты его можешь есть? - Роман удивлялся тому, как Людвиг и Доцент в каждое блюдо добавляли солидные дозы майонеза и кетчупа. Но если по Доценту можно было видеть результаты злоупотребления жирной пищей - он был упитан и широк, то у Михаила рос небольшой живот, комично выглядевший на длинном неспортивном теле. - Меня уже тошнит от одного его вида.
     - А от тушенки тебя не тошнит? Или от этой гречки?
     - Да меня уже и от палатки тошнит, а особенно от дождя и говнолина (глины) этого злосчастного. Хоть не выходи никуда. Быстрее бы морозы.
     - Дождешься, как же. Теперь только к декабрю подморозит, - вставил сидевший с урчавшей кошкой на руках Алексей.
     Роман отложил тарелку. После смерти Берии бездельничать было стыдно даже в дождь и по объективным причинам.
     - Слушай, Миха, боевики сейчас где-то в селе или должны спуститься за едой?
     - Если мы Атаги и Дуба-Юрт почистили, то где? - Михаил допил чай и с интересом посмотрел на Романа. - Доцент, а Доцент, нам бы карту у Кэпа раздобыть.
     - Идите к нему и смотрите, сколько влезет, хоть наизусть учите.
     - Да брось ты, он там, наверное, отчет пишет, что мы ему будем мешать. И потом, все равно курить пойдешь, обстановку доложишь... - подключился к уговорам Роман. Атака с двух сторон принесла успех, и Доцент сломался:
     - Ладно, стратеги... Только сначала посуду уберите. Петруха! Заставить бы тебя эту еду всю съесть? Когда что-нибудь путное сготовишь?
     - Когда в город поедем, - со
     лдат в растерянности стоял с грудой посуды в руках.
     В ясную погоду заказывали водителю, выезжавшему в Грозный или Ханкалу, мясо, чаще свинину, разводили костер и жарили шашлык, на запах которого, якобы случайно, собиралась компания из свободных от выходов «тяжелых» и «вованов». Но сейчас шел дождь, и альтернативы Петрухиной стряпне не было.
     В Лехиных руках Буська урчала и пыталась заглянуть ему в глаза, выпрашивая вкусность.
     - Зараза, не хочет ни черта мышей ловить. Что ей надо, не пойму? - Леха потрепал кошку за ухо.
     - Тебя вон от тушенки корчит и ее также от мышей, - хихикнул Артем.
     - Интересно, теперь ее колбасой кормить, что ли? А от колбасы не будет корчить? Пошла, дура, - он, шутя, толкнул Буську.
     - Ладно, хоть не метит, как дома, где попало, - Артем нежно взял кошку в руки и поднес к лицу, прислушиваясь. - Злой ты, Леха, человек. Буську обидел. Она даже мурлыкать перестала.
     - Ха-ха, на унитаз надо приучать. Артем улыбнулся:
     - У меня сестра решила приучить. Мучилась, мучилась и вроде приучила. Приходит и хвастается: «Как классно, все дела... Мне хоть в цирке дрессировщицей работать». Через неделю встречаю и спрашиваю: «Что случилось? Выглядишь устало». «Плохо», - говорит. «Чего так?». «Да вот, - говорит, - кошка гадит где попало». «Почему? - спрашиваю, - она же у тебя дрессированная». Короче, эта кошка как-то села неудачно на унитаз, поглубже, сдвинула крышку, ну та ей и по башке... После этого стала накладывать хуже прежнего.
     В палатке засмеялись.
     

     Продолжение следует