ОДНАКО НИГДЕ не говорилось, что ещё с июля 1953 года были и другие испытатели - солдаты и сержанты срочной службы. Их отбирали по здоровью из школ младших авиаспециалистов (ШМАС) ГНИИ военной медицины Минобороны РФ. Наборы солдат в этот отряд продолжались до начала 1990-х годов. Однако после декабря 1963-го, когда был образован ИМБП, который всё больше и больше забирал под себя космическую тематику, можно сказать, что к 1973 году «космос» в ИАКМ перестал быть, как прежде, полновесным. А с 1974-го стали уходить на пенсию и в другие учреждения опытные специалисты-ветераны космических исследований, такие как доктор наук, один из основателей высотной физиологии полковник медслужбы А.С. Цивилашвили, и другие. Так что после 20 лет со дня создания первого отряда испытателей космических систем спасения и жизнеобеспечения из солдат срочной службы он претерпел серьёзные изменения.
     Куратором первого отряда этих испытателей был начальник 7-го отдела ИАМ подполковник медслужбы Е.А. Карпов, впоследствии генерал-майор медслужбы и первый начальник Центра подготовки космонавтов.
     Все солдаты давали подписку о неразглашении и согласии на участие в экспериментах. Им объясняли: это ваш воинский долг. И солдаты с готовностью соглашались, даже гордились, потому что все они были детьми войны и хоть в чём-то хотели походить на отцов, защищавших Родину. Солдаты шли на эксперименты, как рядовой Матросов на амбразуру! А вот о сути самих экспериментов и опасности их для здоровья им не говорили...
     Вообще-то об отряде испытателей ИАКМ было упомянуто в книге полковника в отставке Иосифа Давыдова «Триумф и трагедия советской и российской космонавтики». Но, к сожалению, книга вышла с изъянами: в ней ничего не сказано о самом первом наборе солдат, об их вкладе в науку и героизме. И это не случайно: так получилось, скорее всего, из-за «особой позиции» человека (в 1959-1961 гг. - старшего сержанта и комсорга отряда), предоставившего И.В. Давыдову рабочие записи своего бывшего командира отряда майора С.С. Хлопкова.
     Со службы в отряде испытателей в ИАКМ - в/ч 64688 - в 1967-1969 гг. начинал свою звёздную дорогу и один из четвёрки Героев Сергей Иванович Нефёдов, почётный член Российской академии космонавтики имени К.Э. Циолковского. Он-то и подсказал координаты некоторых из тех неизвестных солдат - героев космоса.
     Первым был бывший рядовой в/ч 64688 и офицер запаса, окончивший МВТУ и до пенсии работавший в гражданской авиации, Сидоренко Леонид Александрович (1942 год рождения, служба в отряде с 1962 по 1964 г.). В разговоре с ним обнаружился и вовсе «абориген, первосёл» - испытатель самого 1-го отряда, бывший рядовой и тоже офицер запаса Леонид Александрович Бобков (1933 год рождения).
     Л.А. БОБКОВ был призван в армию осенью 1952-го, а в марте 1955-го после окончания ШМАС и службы в авиаполку был отобран медкомиссией для службы в в/ч 64688.
     Как вспоминает Леонид Александрович, в «собачий» институт около стадиона «Динамо» (туда свозили и готовили к стартам будущих мохнатых космонавтов, своим лаем они и рассекречивали ИАМ) первыми прибыли в конце июля 1953 года выпускники подольской ШМАС. Это были рядовые Горобец Владимир, Ананевич Иван, Костюк Владимир, Завгородний Николай (все из Белоруссии), москвичи младший сержант Анатолий Кузнецов и рядовой Альберт Афанасьев. Все они были бортстрелками-радистами. Одновременно из ШМАС Вапнярки Прикарпатского военного округа прибыли прибористы, младшие сержанты Анатолий Баннов из Коврова и Алексей Воробьёв, ленинградец, еще были младший сержант Василий (фамилии не помнит, но знает, что он из Электростали), рядовые Николай Ильченко (из Харькова), Зия Рахманкулов (из Башкирии), Виктор Кинякин.
     Они-то, «ветераны», и встретили пополнение 1-го отряда - парней своего же 1952 года призыва, только успевших после ШМАС послужить в авиаполках: ефрейтора Ивана Удодова (из Караганды), рядовых Владимира Сучко (Белоруссия), Петра Скоблика (Брянская область), Владимира Сосновских и Виктора Клещенко (оба из Ирбита) и Леонида Бобкова (г. Реж Свердловской области).
     КОМАНДА испытателей располагалась в кубрике на втором этаже здания бывшей гостиницы «Мавритания» на Петровско-Разумовской аллее, 12А. Вместе с ними жили механики по обслуживанию центрифуги (ЦФ) и двух барокамер (БК). На первом этаже находилась барокамера - «Комсомолка», так её прозвали чуть позже. Наверное, за крепкие объятия при взрывной декомпрессии (ВД).
     Рядом с БК был зал с огромным металлическим баком, из которого насосы предварительно выкачивали воздух до «нуля». Для «подъёма» испытателя на высоту с шумом открывался клапан, и воздух из БК быстро (а при ВД - за 0,2 секунды!) всасывался в этот бак, создавая в самой барокамере разреженную атмосферу, соответствующую высоте подъёма на 30 км, - до 2 мм ртутного столба вместо обычных 760.
     При ВД испытатель обычно испытывал сильный «удар под дых». Для защиты живота в высотно-компенсирующие костюмы (ВКК) стали пристраивать резиновые мешочки с чехлом, которые заполнялись воздухом и компенсировали силу атмосферного удара.
     ЦФ тоже была немецкая, трофейная, с вращающей «лапой» в 7 метров, и находилась она в новой пристройке к «Мавритании».
     По воспоминаниям Л.А. Бобкова, сразу после повторной медкомиссии их подвергли испытанию в этой самой «комсомолке»: «подняли» на высоту до 6 км без кислородных масок, а через день, когда отдышались, «подняли» уже в масках - до 12 км.
     Потом было ознакомление с центрифугой: всех прокрутили с центробежным ускорением 5g. Двоих после этого сразу отвезли на комиссию в ЦНИИАГ (Центральный НИИ авиационный госпиталь в Сокольниках), откуда отправили дослуживать в прежние части.
     У Володи Сучко от центрифуги закружилась голова, но его оставили на другие эксперименты. Он действительно отлично переносил перепады давления и термические воздействия, опыты на вибростенде. Остальных проверили на перегрузку в 12g. Не сломался - будешь испытателем.
     А что такое 12 «жэ»? Это когда в тебе при раскрутке за минуту возникает 12 твоих масс, почти тонна веса! И все эти 1.000 кг приходятся на одно сердце, которое должно обеспечить кровоснабжение каждого миллиграмма ткани организма. А кровь перетекает к ногам, голова без неё незаметно отключается, и пальцы сами по себе отпускают ручку управления... Скорость вращения тут же резко уменьшается до полной остановки. За этим следят по датчикам лаборант и медик-руководитель эксперимента, обычно подполковник медслужбы.
     После дополнительных испытаний всех распределили по профилю экспериментов. Анатолий Баннов и Виктор Клещенко ездили на горизонтальную катапультную установку - с перегрузками «спина - грудь». А ещё ходили в барокамеру на перепады давления.
     «ТРОЙКА» - Иван Удодов, Леонид Бобков и Николай Ильченко - также отрабатывала эксперименты на катапульте, «спецодеждой» была обычная солдатская форма хэбэ. На ЦФ, когда предстояли перегрузки до 15 g, ходили в противоперегрузочных костюмах. На испытания в барокамере солдаты в 1955-м ходили в ВКК, они выдерживали перепад с 12 км до 18 км с избыточным кислородным давлением в маске. В тех же ВКК солдат-испытателей с 18 км за доли секунды подбрасывали до 30 км. А руководитель этих экспериментов полковник медслужбы в отставке А.С. Цивилашвили потом говорил Бобкову, что поднимали и до 36 км!
     Вместе с солдатами на эти эксперименты ходили лейтенант Борис Васильевич Блинов и старшина сверхсрочной службы Владимир Куропий. Перед взрывными декомпрессиями (ВД) испытатели в барокамере сначала час дышали чистым кислородом. Это называлось десатурация, она проводилась для того, чтобы вымыть из крови азот и предупредить возникновение высотно-кессонной болезни. На высоте более 12 км испытатели начинали дышать чистым кислородом под избыточным давлением - иначе могли разорваться легкие.
     ВД, или перепады давления, были действительно рискованными экспериментами. Доктор медицины полковник в отставке А.С. Цивилашвили, проработавший в ИАКМ с 1954 года 20 лет, вспоминал: у рядового в барокамере пульс 75, а у тебя, руководителя, - 150 ударов в минуту!
     Л.В. Сидоренко говорит: «В барокамере нагрузки были такие, что чаще раза в неделю не выдержишь. Входишь в камеру, надеваешь маску. Вдыхаешь кислород, но остальные части тела не защищены. Пальцы растут, глаза из орбит вылезают, щёки вокруг маски вздуваются, руки надуты... Теряешь человеческий облик. Когда собачку поднимают кратковременно на 30 километров, в ней закипает кровь, и животное превращается в шар. Выносливое создание. Экспериментатор кусочек колбаски даёт ей обязательно - иди, дорогая».
     У старшины Куропия после экспериментов на перепад давления всё-таки что-то произошло с легочными тканями. Его уже нет в живых... А вот у Анатолия Баннова, как написала его вдова Леониду Бобкову после телепередачи «Жди меня», повреждение легочных тканей обнаружили тоже только после увольнения в запас...
     Это подтвердил и Л.В. Сидоренко: при взрывных декомпрессиях порой происходили разрывы каких-то сосудов лёгких, и в забрале гермошлема могли появиться кровь, слюна и другие выделения. В принципе каждый из солдат-испытателей получил от опытов что-то «на память». Но тогда всё воспринималось проще: «Приходит солдат вечером с эксперимента. «Привет». - «Привет». Смотришь, а он весь в синяках. Да и сам синюшным ходишь. «Есть будешь?» - «Нет». И в кровать шлёпнешься. Наутро только и скажешь несколько слов. А что говорить - это была служба. Эта служба сделала нас людьми. Ведь не только нас испытывали на прочность, мы и сами себя испытывали, закалялись...»
     Кроме ВД, были ударные эксперименты. На горизонтальной катапульте Баннов и Клещенко поэтапно дошли до перегрузки в 45 g. Тройка Бобкова дошла до 37, после чего при переходе на 38 g произошел сбой...
     ГОРИЗОНТАЛЬНАЯ катапульта - это реактивная «шайтан-арба», вроде дрезины, установленной на узкоколейке длиной метров в 100. На дрезине-платформе из сваренных швеллеров лежал броневой лист, на котором стояло принайтованное болтами металлическое кресло с обивкой вроде пробковой под дерматином. Ноги испытателя закреплялись в скобы, а плечи мощными ремнями притягивали к спинке кресла два механика. На голове солдата-испытателя крепилось несколько датчиков, проводки от которых тянулись к приёмнику биотоков слева от него. До и после эксперимента у испытателя брали кровь, измеряли давление, пульс.
     Через динамик давалась команда «Готовность!», и начинался отсчёт времени под метроном. В это время испытатель должен был сконцентрироваться, пристроить поудобнее каждый позвонок в спинке кресла, а в последние секунды накрепко прижать голову к подголовнику. По команде «Пуск!» испытатель нажимал кнопки, и срабатывал твердотопливный реактивный двигатель. Из трубы длиной 40 см и диаметром 10 см, приваренной к торцу дрезины, с рёвом вырывалась струя пламени. Солдата рывком бросало лицом вперёд, а несло - с диким ускорением - спиной назад. Это и есть перегрузки по оси «спина - грудь».
     На всех этих экспериментах присутствовал тогда молодой инженер завода № 918, будущий Герой Социалистического Труда, будущий генеральный конструктор и генеральный директор НПП «Звезда» Гай Иванович Северин.
     При одном из пусков у манекена лопнули плечевые ремни, а сам «Ванька», сваренный из металлических уголков, набитый песком и обтянутый дерматином, вылетел из кресла. Даже фотопулемёт, что крепился слева от кресла, слетел со штанги... На такое и смотреть-то было страшно. Вот они и старались не смотреть: всякий раз перед началом испытаний бросали в пилотку бумажки с номерами заездов, и каждый надеялся вытянуть номер 1... Иначе получишь мучительные переживания за троих.
     В июле 1955-го у Бобкова перед самым пуском самопроизвольно сработал запал. Леонид ещё не совсем подготовился к моменту пуска, не успел как следует голову прижать к подголовнику. На куски не порвало, но «по лопаткам и по шее словно кувалдой ударили», и от удара о грудь подбородок онемел. А могло ведь и шейные позвонки переломать...
     Все эти эксперименты проводились в городе Жуковском, в Лётно-испытательном институте. Хотя командировочные предписания для проезда на электричке солдатам выписывались каждый раз иначе: то платформа «Отдых», то «Кратово», то ЛИИ, то ЦАГИ. А сто метров узкоколейки были проложены в одном и том же месте - слева от проходной ЛИИ в просеке между высоких сосен. Зона № 2.
     После того сбоя Бобкова сначала немного подлечили, а потом дали 10 суток отпуска с дорогой: в себя прийти и жизни порадоваться. Когда прибыл назад в часть, над ним товарищи стали подсмеиваться: «Ты чего, манекен ходячий, вернулся? Увольняемся в запас! Срок службы в авиации сократили на год!»
     Им на смену в ноябре 1955-го на следующие два года службы пришёл 2-й отряд испытателей. Ротация команд происходила каждые два года.
     - СОЛДАТЫ ОТРЯДА, начиная с самого первого набора, на себе испытывали всё то, что должно было лететь в космос, и какие ощущения мог испытывать космонавт на орбите, годами раньше до реальных полетов! Но нас наградами, мягко говоря, не баловали, и срок службы испытателей срочной службы шёл год за год, - это уже говорит Леонид Викторович Сидоренко, солдат-испытатель в/ч 64688 в 1962-1964 годах. - Правда, за участие в подготовке полёта Гагарина был награждён младший сержант Сергей Иванович Нефёдов - орденом Красной Звезды. Он 10 суток провёл в «шарике» Гагарина в барокамере, где моделировались условия полёта первого космонавта: запуск на орбиту, перегрузки, невесомость, спуск, питание бортпайком в расчёте на 10 суток - всё, как и у Гагарина!
     В том же, 1961-м, медалями «За трудовую доблесть» - прямо как рабочие - были отмечены ефрейторы В. Дубас, В. Подвигин и В. Соболев. Все трое также на себе проверяли безопасность систем жизнеобеспечения и спасения первого космонавта. Других же обычно награждали грамотами, двоих отметили именными часами. Орденом Красного Знамени наградили сержанта Богдана Гука, который испытывал спускаемый аппарат «Восхода». За экспериментом наблюдали Юрий Гагарин, Павел Попович, Владимир Комаров, который на этом «Восходе» полетит через два года и трагически погибнет... А тогда Павел Попович сказал о сержанте: «Когда я смотрел, как он падал, у меня даже спина заболела...» Скорее всего, именно по ходатайству космонавтов, наблюдавших за экспериментом, Богдан Гук и был награжден орденом.
     На «боевом счету» самого Сидоренко 47 экспериментов, причём большинство высотных, когда его в барокамере запускали до высоты 30-40 км за считаные секунды в скафандре или ВКК, чтобы убедиться в их надежности.
     Но самую первую команду 1953-1955 годов службы в ИАМе вообще ничем не награждали! Даже благодарностей «абориген» Л.А. Бобков не припомнит, чтобы объявляли. И «Книги почета» у команды не было. А уж об орденах и говорить не приходилось. Почему так? Да потому что вся космическая работа была секретом особой государственной важности.