«Гипсовый трубач, или Конец фильма», мастерски отстуканный на клавишах Юрием Михайловичем Поляковым, лишний раз указал на одного из самых оригинальных, самых проницательных прозаиков современной России. Про отменную иронию, тонкий юмор писателя уже сказано столько, что и не хочется повторять сию банальность. Заметим лишь, что эта его завораживающая манера письма каким-то незатейливым, совершенно безусердным образом вплетается в живую словесную материю. Читаешь и то и дело подымаешь глаза к потолку: надо бы, дескать, запомнить эту милую фиговину. Куда там! Глаза, уже опустившись к строкам, отслеживают последующую нить повествования.
     Книжка (да ещё с продолжением) раскрывает секреты творчества, точнее, непостижимую для обывателя атмосферу вокруг этого непредсказуемого процесса. Нечто похожее мы читали в «Козлёнке в молоке». Что и неудивительно. Автор до самых печёнок знает ни на что не похожий мир сочинительства, обогащённый пустопорожними разговорами за рюмкой, где чаще встречаются неудачники, чем даровитые поэты, прозаики, сценаристы, режиссёры. Впрочем, процент неудачников высок в любой профессии. Разница лишь в том, что в старое доброе время даже литераторы-троечники и постановщики пошлых экранных однодневок имели возможность отхватить квартирку где-нибудь на Проспекте Мира, а то и ближе к Кремлю. Сейчас всё это накрылось медным тазом, квартирный вопрос в Союзах писателей и кинематографистов с повестки дня снят, а Переделкино из скромного писательского городка превратилось в сказочную страну теремов с тёплыми гаражами, добротными банями и прочими атрибутами процветания «ограниченной» группы граждан.
     Жалеет ли об ушедшем времени Поляков? Вряд ли. Тем не менее он относится к нему по-доброму, как благодарный сын, произросший на советской ниве и не без её помощи овладевший ремеслом сочинительства. Да ещё как овладевший! Повествования Полякова всегда запредельно плотные, читать их приходится медленно, переваривая каждый абзац, каждое вроде бы невольно внедрённое в текст отступление.
     Нередко юмор обретает колорит сатиры, и тогда обнажается писательское откровение по тому или иному поводу. Малюсенький эпизод. В совмещённом санузле пансионата для творческих работников один из героев повести не без ностальгической дрожи бросает взгляд на старенькую карту розового Советского Союза, «напоминавшего великана, прилёгшего отдохнуть после русской баньки, безмятежно подставив врагам своё тугое южное подбрюшье». И не было ещё на этой карте «ни спятившей Грузии, ни зарумынившейся Молдавии, ни злобных прибалтийских карликов».
     Да уж...