- Ещё при согласовании технического задания между нашим Институтом авиационной и космической медицины (ИАКМ) и разработчиком пилотируемого «Востока» из королёвского КБ-1 К.П. Феоктистовым (будущим космонавтом) возникли серьёзные разногласия.
     Ракетчики настаивали на запуске космонавта без скафандра, полагали, что достаточно одного спасательного гидрокостюма в случае нештатной посадки на воду. Медики, знавшие о возможных последствиях разгерметизации кабины лётчика на высоте свыше 25 км, говорили о недопустимой рискованности полёта без скафандра.
     Вмешался Сергей Павлович Королёв. Он сказал, что тоже верит в надёжность космического корабля, но рисковать из-за какой-то случайности, которая может застопорить развитие отечественной пилотируемой космонавтики на десяток лет, не может. Поэтому космонавт полетит в скафандре!
     С первыми шестью космонавтами я встретился где-то в марте 1960 года. Самого низкорослого из них - Германа Титова и самого высокого - Евгения Хрунова несколько позже возил на НПО «Звезда», где разрабатывались индивидуальные средства снаряжения космонавтов и катапультируемые кресла-ложементы. Там будущие космонавты примеривались к своим рабочим местам, а конструкторы наблюдали за примеркой и вносили коррективы.
     Справка. К началу марта 1960 года была отобрана группа из 20 будущих космонавтов. 7 марта 1960 года в первый отряд космонавтов были зачислены 12 человек. Это были Иван Аникеев, Валерий Быковский, Борис Волынов, Юрий Гагарин, Виктор Горбатко, Владимир Комаров, Алексей Леонов, Григорий Нелюбов, Андриян Николаев, Павел Попович, Герман Титов и Георгий Шонин. Позже отряд пополнили Евгений Хрунов, Дмитрий Заикин, Валентин Филатьев, Павел Беляев и Марс Рафиков.
     Летом 1960 года была выделена группа из шести космонавтов: Юрий Гагарин, Герман Титов, Андриян Николаев, Павел Попович, Григорий Нелюбов и Валерий Быковский. Все шестеро 17 и 18 января 1961 года успешно сдали экзамен, определявший готовность к первому полёту в космос. Первым командиром корабля «Восток» был назначен Юрий Гагарин, его дублёром - Герман Титов, резервным космонавтом - Григорий Нелюбов.
     - На Байконуре тогда была 11-я площадка - это военный городок со штабом, домами офицерского состава, казармами, автопарком, гостиницами и прочими сооружениями. А в степи была построена 2-я, стартовая, площадка, там были домик Королёва и ещё один такой же. Его перед запуском первого пилотируемого «Востока» предоставили под жильё Гагарину с Титовым и начальнику ЦПК полковнику медслужбы Е.А. Карпову. Туда утром с Адой Котовской из нашего института мы отнесли букетик жёлтых тюльпанов, сорванных на рассвете в степи. Хотели как-то подбодрить своих подопечных: ведь это наши коллеги их отбирали, составляли для них программу подготовки и на первых порах, до строительства ЦПК, готовили их и у себя, и в ЦВНИАГе (Центральный военный научно-исследовательский авиационный госпиталь № 7. - Н.П.), и на других объектах.
     Кстати сказать, до создания ЦПК в Звёздном первые космонавты входили в структуру нашего ИАКМ. И вот к 23 февраля 1961 года начальник института генерал Ювеналий Михайлович Волынкин издаёт праздничный приказ, в котором поощряет за успехи офицеров и сверхсрочнослужащих, солдат-испытателей и последней строкой - старшего лейтенанта Ю.А. Гагарина из прикомандированного отряда.
     Я до сих пор спрашиваю себя: неужели наш генерал был настолько прозорлив, что почти за два месяца до полёта, раньше чем сам Королёв! - знал, кто именно полетит первым?
     Но вернёмся в Байконур. Мы с Адой Котовской постучали негромко в двери домика космонавтов, однако вместо Гагарина в проёме появился начальник, бывший наш коллега по ИАМ Евгений Карпов, который молча забрал у нас тюльпаны и закрыл дверь...
     До 12 апреля мне доводилось бывать на космодроме раза четыре. И, конечно, наблюдать за двумя предыдущими пусками непилотируемых «Востоков» с Чернушкой, а потом со Звёздочкой, которых в полёте сопровождал манекен «Иван Иваныч». Ему установили передатчик с записями песен, и это стало поводом для разговоров о том, что якобы Гагарин был не первым космонавтом. Свидетельствую: он самый что ни на есть первый! Первее не бывает!
     Нам с коллегами из «Звезды» отвели на 2-й площадке угол в четыре рабочие комнаты в левом крыле МИКа. Это монтажно-испытательный корпус, где собирали и проверяли космический корабль, который потом порожним вывозили на старт, а уже там его заправляли топливом и прочими компонентами. Мы там проводили свои предполётные измерения, звёздовцы занимались своими.
     При подготовке Гагарина на космодроме к старту мы с Адой Котовской представляли наш институт: снимали медицинские показатели состояния Юрия и ещё данные по специальной программе. Возможности его организма были удивительными. На всех нагрузочных (функциональных) пробах у него были высокие результаты, свидетельствующие о пластичности приспособительных механизмов к самым разнообразным воздействиям (вибрация, перегрузки, гипоксия). Внешние помехи не влияли на качество его ответов. Проявилось особое умение Гагарина оценивать имеющееся в его распоряжении время и планировать свои действия, способность без лишних колебаний принимать решения при недостатке информации и времени. В стрессовых ситуациях и необычных условиях он оставался хладнокровен, находчив, быстро оценивал обстановку, умело реагировал на внезапные изменения условия эксперимента.
     Накануне запуска мне вырыли небольшой котлованчик глубиной метра в три чуть ли не рядом со стартом. В него поместили бетонный блок-комнатушку в 4 квадратных метра. В бетонном потолке было окно, через которое была видна ракета с земли и до самого верха с жилым отсеком. Вместе со мной там находились четыре солдата из пожарной команды. В случае аварии на старте мы должны были помочь космонавту, если его после катапультирования снесёт на парашюте к застрявшей на старте горящей ракете, помочь ему быстро опуститься с прочной металлической сетки, которой огородили стартовый котлован и саму ракету. При испытаниях с крана на эту сетку сбрасывали металлическую чушку весом в две тонны, и сетка выдерживала удар.
     В день старта на лифте первым рейсом наверх поднялись с Гагариным заместитель главного конструктора по испытаниям Л.А. Воскресенский и представитель «Звезды» Фёдор Востоков, который подключал скафандр космонавта к системам жизнеобеспечения. Я поднимался вторым рейсом, чтобы посмотреть на состояние Юрия Алексеевича перед стартом - оценить волнение, изменение поведения, нервозность, пульс и т.п. Но внешне всё было исключительно хорошо. Это уже по датчикам выявилось увеличение пульса до 128 при выходе на орбиту и при спуске, но держался Юра молодцом. Ведь ему пришлось вместо часа провести в ожидании старта три часа! А он напевал «Ландыши», насвистывал разные мелодии, крутил спираль Архимеда, повторял манипуляции по работе с арматурой отсека - удивительное самообладание!
     А перед самым стартом запомнилась смешная деталь. После объявления 15-минутной готовности главный конструктор С.П. Королёв со своим заместителем Воскресенским и «стреляющим» Кирилловым должны были на машине отбыть в бункер, где размещался пункт управления - метрах в 150 от старта. И вот все трое как по команде подошли к краю стартовой ямы и в направлении «Востока» впервые исполнили давнюю авиационную - и тем самым установили уже космическую - традицию! Мне это было хорошо видно через окошко, там обзор был хороший... А ведь все трое были не авиаторами, а ракетчиками!
     Ну а что это за традиция, можете поинтересоваться у старых военных лётчиков. Считается, что во время важных для близкого человека событий надо его всячески ругать.
     А Гагарин ввёл своё собственное подтверждение команды «Пуск»:
     - Ну, поехали!
     После успешного запуска я выбрался из своего бункерка и на попутке стал выбираться из Тюратама в Москву. Слава богу, были знакомые экипажи, так что вернулся сравнительно быстро.
     Служил я в ИАКМе ещё долго, так что пришлось провожать многие экипажи. Каждый запомнился по-своему. Конечно же шрамами на сердце осталась гибель Владимира Комарова в 1967-м, а потом в 1971-м - Добровольского, Пацаева и Волкова... Но Гагарин - это особый случай, тут и радость, и гордость, и ощущение личной причастности к великому историческому событию, и непреходящая горечь от его гибели. Вот только кто его знает, может, так было угодно судьбе?..