Далее генерал Марбо писал: «Самые горячие господа из различных частей Польши предлагали Наполеону поднять все провинции и привести к нему на службу свыше 300 тысяч человек в тот день, когда он провозгласил бы официально, что все разделы их страны аннулируются и восстанавливается Польское королевство. Но император французов, признавая всю выгоду, какую он смог бы извлечь из этого вооружённого восстания, не скрывал, что первым результатом такого восстания было бы втягивание Наполеона в войну с Пруссией и Австрией, которые... присоединили бы свои армии к русской. Но особенно император опасался ненадёжности и непоследовательности поляков, а они, втянув его в войну против трёх самых могущественных северных стран, сами, возможно, не сдержали бы своих сегодняшних обещаний.
     Поэтому император ответил, что сможет признать Польское королевство лишь после того, как жители этих обширных областей покажут себя достойными независимости, поднявшись против своих угнетателей.
     Получался порочный круг: Наполеон соглашался признать Польшу, только когда она восстанет, а поляки хотели действовать лишь после восстановления своей независимости. <...> Несколько влиятельных господ, желая принудить Наполеона вопреки его желанию и связать его обязательствами, собрали в Варшаве Национальный сейм, куда вошло незначительное число депутатов от нескольких округов.
     Поскольку первым актом этой ассамблеи было провозглашение восстановления и независимости бывшего Польского королевства, подобная патриотическая декларация имела массу откликов во всех провинциях, независимо от того, стали они русскими, прусскими или австрийскими. <...> Однако у поляков эта необдуманная экзальтация продолжалась недолго; лишь несколько сотен из них присоединились к нам. Охлаждение сделалось столь сильным, что город Вильно и Виленский округ смогли дать лишь двадцать человек в почётный караул».
     К великому разочарованию поляков, Наполеон не присоединил Великое княжество Литовское к Польше, а с целью политического шантажа и давления на Россию создал для Литвы особое временное управление.
     * * *
     Для бывших территорий Великого княжества Литовского война носила сложный и противоречивый характер. Существовала идея возрождения независимого и от России, и от Польши Великого княжества Литовского. Кроме того, сказался фактор религиозной неоднородности населения. Православие, исповедуемое на этих землях большинством населения, имело привилегии господствующей в Российской империи религии. Но царские власти вели настойчивую борьбу против греко-католической (униатской) и римско-католической церквей, которые также имели миллионы приверженцев. На землях бывшего Великого княжества Литовского образ «врага» каждый видел по-своему, отсюда и приблизительно равное, по 50 тысяч, соотношение представителей этих территорий в русской и французской армиях.
     Часть знати на землях бывшей Речи Посполитой была настроена антирусски в связи с конфискацией у неё земельной собственности после подавления А.В. Суворовым восстания Тадеуша Костюшко (1794 г.). Земли с крестьянами перераспределялись в пользу победителей. Сохранилась «Ведомость кому каки деревни и в каком числе душ всемилостивейше пожалованы августа 18 1795 года». Она содержит перечень розданных Екатериной II земель участникам «польских дел». В этом документе немало известных фамилий: граф Павел Зубов (13.662 душ), граф Пётр Румянцев (7.099 душ), граф Александр Суворов (6.922 душ), граф Александр Безбородко (4.981 душ), граф Николай Салтыков (4.701 душ), князь Николай Репнин (3.995 душ), граф Иван Ферзен (3.121 душ), действительный тайный советник Яков Сиверс (2.808 душ), генерал-майор Леонтий Беннигсен (1.087 душ). «Душой», поясним, считались тогда только лица мужского пола...
     Свою оценку последствий политики Екатерины II и её внука Александра I по отношению к бывшей Речи Посполитой писал генерал Жан-Батист Марбо в своих мемуарах: «В самом деле, Литва и другие провинции, составляющие свыше трети прежней Польши, проведшие более сорока лет в подчинении у России, почти полностью утратили воспоминания о своей прежней конституции и считали себя русскими вот уже много лет. Дворяне посылали своих сыновей служить в царскую армию. Привычка привязала их настолько крепко к России, что нечего было и надеяться на их присоединение к французам».
     Но многие «русские литовцы» и «русские поляки», в том числе из числа знати, оказались в военный период на стороне Российской империи. Об отношении настроениях «русских поляков» к армии Наполеона Марбо писал: «Далёкие от мысли прийти на помощь французским войскам, они отказывали им в самом необходимом, и во время похода нашим солдатам часто приходилось силой добывать продукты и корм для лошадей, которые местные жители, и особенно помещики, прятали от нас, отдавая их в первую очередь русским, своим угнетателям. Подобное пристрастное отношение к нашим врагам возмущало французских солдат, что привело к нескольким прискорбным случаям, которые г-н де Сегюр называет «ужасающим грабежом»»! Однако невозможно помешать несчастным солдатам, изнурённым усталостью и не получающим никакого пайка, брать у населения хлеб и скотину, чтобы выжить. <...>
     Основной причиной апатии литовских поляков была традиционная привязанность знати к русскому правительству, обеспечивающему власть помещиков-рабовладельцев над крестьянами, освобождения которых французами польская знать боялась. Ведь все эти польские дворяне, непрерывно твердившие о свободе, держали крестьян в самом жестоком рабстве!»
     О политическом состоянии дел в Литве и Белоруссии повествует в своих «Воспоминаниях о кампании 1812 года» и участник наполеоновских войн, затем - шеф жандармов и приближённый императора Николая I А.Х. Бенкендорф: «Поляки даже на глазах императора не скрывали своих надежд и желания нашей гибели. Ангельская доброта императора и невозмутимое спокойствие были единственным ответом на заносчивость этой нации, постоянно обманываемой мечтами и постоянно употребляющей во зло милосердие. <...> Дворяне губерний Белоруссии, которые всегда были поддонками польского дворянства, дорого заплатили за желание освободиться от русского владычества. Их крестьяне сочли себя свободными от ужасного и бедственного рабства, под гнётом которого они находились, благодаря скупости и разврату дворян; они взбунтовались почти во всех деревнях, переломали мебель в домах своих господ, уничтожили фабрики и все заведения и находили в разрушении жилищ своих мелких тиранов столько же варварского наслаждения, сколько последние употребили искусства, чтобы довести их до нищеты. <...>
     Французская стража, исходатайствованная дворянами для защиты от своих крестьян, ещё более усилила бешенство народа, а жандармы или оставались равнодушными свидетелями беспорядков, или не имели средств, чтобы им помешать».
     Информацию А.Х. Бенкендорфа о крестьянском бунте в Белоруссии (не против армии Наполеона, а против своих помещиков) подтвердил бригадный генерал голландец Дедем де Гельдер из 2-й пехотной дивизии корпуса маршала Даву: «В окрестностях Витебска население проявило революционные чувства. Помещики со всех сторон стали обращаться к витебскому губернатору генералу Шарпантье с просьбой прислать охрану для их защиты от крестьян, которые грабили помещичьи дома и дурно обходились с самими помещиками (я сам видел, как многие семейства переехали в Витебск, заботясь о своей безопасности)».
     Аналогичные высказывания можно встретить у наполеоновского «интенданта» Витебской губернии маркиза Пасторе: «В стране царил самый крайний беспорядок, распространяемый восстанием крестьян, убеждённых тайными агентами революции, что свобода, о которой шла речь, состоит именно в безудержном произволе. <...> Дворяне Витебской губернии по собственному побуждению обратились к императору, надеясь, что ему удастся подавить эти беспорядки, наконец раздражавшие их, так как они посягали уже на их права. Император принял их просьбу и приказал мне обнародовать вместе с комиссией и от её имени прокламацию... Губернатору было поручено послать по деревням летучие отряды, которые должны были выполнить двоякое назначение: подавить крестьянское восстание и перехватить мародёров. Благодаря ужасу, повсюду внушаемому этими войсками, и благодаря суровости некоторых дворян, может быть, получивших на то приказ, скоро было подавлено это мимолётное восстание, которым наши враги не сумели воспользоваться...»
     В целом население бывшего Великого княжества Литовского сохраняло в основной своей массе политический нейтралитет, духовно тяготея к России...
     В военной кампании 1812 года не обошлось и без курьёзов. Так, некоторые позитивно настроенные к армии Наполеона поляки и литовцы, снабжавшие его армию провиантом и фуражом, были обмануты своим «кумиром», расплатившимся с ними фальшивыми русскими ассигнациями.
     Для Англии военная кампания 1812 года была не менее важным историческим моментом, чем для самой России. В отличие от России, которая в случае поражения могла в крайнем случае потерять только ранее захваченные ею территории Польши, а при вступлении в войну на стороне Наполеона Турции и Швеции - также Молдавию и Финляндию. При этом существовала вероятность насильственного свержения военной элитой Александра I (был посажен на трон в 1801 году группой заговорщиков, организовавших убийство его отца - Павла I; организаторами дворцового заговора считаются вице-канцлер Никита Панин и генерал-губернатор Петербурга Пётр Пален, которые были связаны с английским послом Чарльзом Уинтвортом). Он мог быть заменён на своего брата Константина.
     Для борьбы с Наполеоном у Англии к 1812 году оставался только один союзник - Россия. Лондон способствовал российской дипломатии в обеспечении мира на южных и северных границах России. Во всяком случае так считали французы. Жан-Батист Марбо писал: «В тот момент, когда две могущественные европейские империи готовы были нанести друг другу удары, Англии, естественной союзнице России, пришлось приложить все усилия для того, чтобы помочь отразить вторжение на её территорию. Уплатив туркам золотом, английскому правительству удалось заставить турецкого султана заключить мир с Россией, что позволило ей отозвать внутрь страны армию, стоявшую на турецкой границе. Эта армия сыграла огромную роль в войне против нас.
     Англия также обеспечила мир между императором Александром и Швецией. Последняя была естественной союзницей Франции, и на неё Наполеон должен был рассчитывать, тем более что Бернадотт только что был провозглашён наследным принцем этой страны, коей он управлял вместо старого короля, своего приёмного отца. <...> Новый шведский принц, утверждавший, что останется во Франции по велению сердца, дал соблазнить или смутить себя англичанам, а им, впрочем, было бы нетрудно и свергнуть его. Он пожертвовал истинными интересами своей приёмной родины, дав Англии взять над собой власть и заключив союз с Россией во время встречи с императором Александром.
     Эта встреча состоялась в маленьком финском городке Або. Русские только что завоевали эту провинцию и пообещали Швеции компенсировать её уступкой Норвегии, но её они должны были вырвать у Дании, бывшей слишком верной союзницей Франции. Так, вместо того чтобы опереться на наши войска на севере для возвращения своих провинций, Бернадотт, напротив, закреплял эти захваты, становясь в ряды союзников России!
     Если бы Бернадотт действовал заодно с нами, географическое положение Швеции замечательно послужило бы нашим общим интересам. Однако новый принц ещё окончательно не стал нашим врагом. Он хотел знать, на чьей стороне будет победа, и высказался лишь в следующем году. Лишённый поддержки Турции и Швеции, для сдерживания русских армий Наполеон мог иметь своими союзниками на севере только поляков. Но этот неспокойный народ, чьи предки не сумели договориться между собой и создать независимое государство, не представлял собой никакой моральной или материальной опоры».
     Англичане поставили для русской армии стрелковое оружие. Имеется документальное подтверждение об отправке в Россию 150 тысяч английских ружей. Об этом сообщал русский посол в Лондоне Х.А. Ливен Н.П. Румянцеву в письме от 6 (18) декабря 1812 года. Конечно, Англия имела при этом свою корысть, обеспечивая собственную безопасность. В одиночку у неё было мало шансов выстоять и сохранить свои владения в Азии (прежде всего британскую Индию).
     * * *
     Победа России в войне 1812 года положила начало конца наполеоновской Франции. В 1812–1813 годах Российская империя устранила последствия заключения Тильзитского мирного договора. Эта победа имела счастливые последствия и для англичан, которые по праву могут праздновать 200-летие снятия континентальной блокады Англии и устранения угрозы вторжения армии Наполеона в её пределы.