С этого места смотрелось всё далеко и вольготно. Открывалась широкая панорама Феодосии, которая расположилась полукругом у самого берега морского залива. Густая зелень парков и садов, линии уличных деревьев, среди которых хорошо просмотрелись дома, большие и маленькие, их темно-красные черепичные крыши. Поблескивали на солнце купола церквей и соборов, вздымались вверх минареты мечетей, темными коробками стояли цеха табачной фабрики и механических заводов, одиноким зубом торчала каменная башня Константина — остаток от древней крепости, защищавшей когда-то город. За ней на берегу моря располагался железнодорожный вокзал, с вагонами и паровозами, из труб которых попыхивал дымок, и большой порт с подъемными кранами и причалами, пришвартованными кораблями и пароходами, большими и малыми, на их мачтах развивались флаги разных цветов и расцветок. А справа от порта, за матросским парком, вздымались массивные каменные стены и башни древней крепости, около которой в зелени садов приютились небольшие домики рабочего люда, крытые красно-бурой черепицей. Отсюда был виден и старый дом, крыша которого прогнулась от времени, — в нем жила семья Громовых.
     С левой стороны, за вокзальной площадью и высокой гостиницей, стоял величавый просторный Дом-музей знаменитого художника Айвазовского. Дальше, где на горке вздымалась водонапорная башня, в зелени садов виднелись красивая дача Суворина и дворец феодосийского богача Стамболи. За ними, за пляжем, темнел крышами рабочий поселок станции Сарыголь, потом зелеными пятнами виднелись Ближние Камыши, село Каранель, Дальние Камыши и, сколько мог охватить взор, светлой полосой тянулся берег, который, как широко распахнутые объятья рук, веками удерживал живую гладь морского залива.
     Отсюда, с высоты, залив был совсем не таким, каким он виден с берега, где с шумом плещутся волны, спешащие бесконечной чередой к земле, словно кто-то подгоняет их, и видно, как море занято своей извечной черновой работой, изнурительной и однообразной. С высоты залив представал величаво торжественным в своей простой гладкой красоте и властной силе, хранящим в своих глубинах тайны, и равнодушным ко всему, что происходит на берегу.
     В порту пароходы гудками что-то говорили друг другу, но отсюда они казались маленькими и темными на голубом шелке воды, сливающейся на далеком горизонте с таким же светло-голубым небом. Казалось, что две могучие природные стихии встали одна против другой, смотрят друг на друга тысячелетиями и не могут насмотреться, не могут и разойтись, ибо обречены извечно быть рядом.
     Море смотрит на небо, в бесконечную даль вечных просторов вселенной, а небо глядит на море, как в зеркало, видит свое отражение, но никак не может постигнуть сокровенной тайны, скрытой в темных морских глубинах.
     Алексей и Лара тоже были рядом, и вся их жизнь простиралась в будущее, как просторы моря, а в юных сердцах возникало и росло неиспытанное чувство единения с окружающей природой, крепла и утверждалась вера в значимость и необходимость своего присутствия на земле.
     2
     Небольшой дом в две комнаты, с открытой террасой, в котором проживала семья Громовых, был сложен из местного ракушечника невесть когда, и крыша от старости под тяжестью черепицы прогнулась, образовав седловину. Подобные седловины были и на крышах соседских домов, крытых такой же красно-бурой черепицей давно, больше сотни лет назад. Он стоял на покатом склоне, неподалеку от высокой крепостной стены с ее сторожевыми башнями — в былые времена стена опоясывала весь приморский город-крепость. Теперь от нее оставалась лишь небольшая часть, и со стороны казалось, что эта древняя стена, словно квочка, прикрывающая своими крыльями цыплят, своей мощью оберегает хрупкие домишки.
     Около дома, рядом со входом на террасу, как часовой, рос старый абрикос, пустивший свои корни глубоко в каменистую почву, его огромная крона создавала уютную тень в долгие месяцы лета и ежегодно радовала обильным урожаем некрупных, но сахаристо-сладких плодов. Две молодые вишни росли во дворе около забора, рядом с кустами черной смородины и целебного боярышника, а на солнечной стороне зеленели три грядки. Под окнами тянулись к солнцу неприхотливая мальва, которая цвела почти все лето, и золотые шары, расцветавшие по осени.
     Алексей, как он себя помнил, помогал родителям «содержать квартиру в порядке», поскольку они с раннего утра и до поздней ночи «пропадали на своей работе». Отец — Иван Степанович Громов — пока был жив, трудился в порту, дед — Степан Александрович — несмотря на преклонный возраст, работал в типографии верстальщиком, сам он именовал свою профессию на старинный лад — «метранпажем». Наборщики приносили набранные столбцы статей, а он формировал из них газетные полосы по макету из редакции, «делал газету». Мать — Мария Игнатьевна — тоже работала в типографии наборщицей и гордилась своей мужской профессией.
     В ежедневные обязанности Алексея входил (кроме соблюдения чистоты и порядка в доме и похода в продовольственную лавку за продуктами) полив овощных грядок. На них мать выращивала «зеленую приправу» — лук, лук-батут, кинзу, морковь, чеснок, укроп, петрушку простую и кудрявую, сельдерей, майоран, тмин, отдельно полгрядки занимал вечно растущий щавель, а у забора кустился длинными листьями многолетний хрен.
     У Алексея была и своя небольшая грядка. На ней он решил вырастить помидоры. Мать купила ему на базаре рассаду. Она принялась и хорошо пошла в рост. Алексей радовался и даже гордился тем, что его помидоры рослее и крупнее, чем у соседей, хотя те постоянно занимались выращиванием разных сортов томатов. Но через неделю случилась беда. Стебли внезапно обмякли и беспомощно повалились набок. Только три штуки уцелели. Грядка напоминала поле после сражения, большинство солдат в зеленых шинелях геройски погибли в боях с неизвестным противником...
     — Зазря старались, Леша, — сказала мать. — Медведка поразбойничала. С этой прожорливой тварью нет никого сладу.
     — Неужто на нее нет управы? — спросил Алексей.
     — Не знаю, сынок, — вздохнула мать. — Коль появилась в огороде, то лучше помидоры не сажай.
     — Не может такого быть! — упрямо твердил Алексей.
     Ему никак не хотелось признавать такую жуткую несправедливость. Все его мальчишеское существо протестовало против разбойной деятельности медведки на огородной грядке. Алеша был глубоко убежден, что паразитам вообще не должно быть места на земле. Так его воспитали школа и пролетарская семья. Прогнали же в нашей стране люди человеческих паразитов, разных помещиков, князей, фабрикантов, капиталистов-эксплуататоров. Даже в главной песне, которую всем классом поют в праздничные дни, которая государственный гимн называется, есть правильные слова о том, что трудящиеся люди имеют право владеть землей, а паразиты — никогда! Так почему же на грядках на них не найти управы?
     — Есть способ, — сказала учительница по ботанике, к которой обратился Алексей. — Надо каждый стебелек перед посадкой обернуть вощеной или промасленной бумагой, оградив таким образом коренную систему от посягательства прожорливых разбойников.
     Алексей уговорил мать купить новую рассаду...
     Теперь он знал, как надо бороться с медведкой. Защищенные стебельки принялись и быстро пошли в рост. Было приятно и радостно сознавать свою победу.
     Солнце уже садилось за горою, но его теплые лучи все еще согревали весеннюю землю. С моря веяло прохладой. Издалека оно приветливо светилось голубизной, притягивало к себе, и никак не верилось в то, что море еще совсем холодное, купаться в нем рано, и никто из мальчишек даже на спор не отважится сигануть в воду.
     Алеша заканчивал поливку грядок, когда с улицы послышался знакомый властный свист. Алексей пошел к забору.
     На улице маячил Филин. Он жил неподалеку, отец постоянно в плавании, мать торговала на рынке. Как всегда лохматый и взъерошенный. Шапка темных нечесаных волос оттеняла смуглое от загара лицо, на котором выделялся крупный с горбинкою нос, похожий на клюв хищной птицы, и острые маленькие глаза. Отсюда и было его прозвище. Синяя потертая рубаха свободно болталась на жилистом теле, как плохо поставленный парус.
     — Ну? — Алексей поставил лейку на землю.
     — Топай сюды, Капитан, дело есть!
     В мальчишеском кругу у Алексея было прозвище Леха-капитан, или просто Капитан.
     Филин был старше на пару лет. Среди мальчишек считался заводилой и задирой, в любой момент готовым к драке. Его побаивались, уважали и сторонились.
     — Айда в бумажки перекинемся.
     — Во что? — удивился Алексей.
     — В бумажки, — Филин насмешливо сощурился и, снисходительно глядя на удивленное лицо Алексея, пояснил: — В картишки, сопля, если уже по-научному.
     — Ты сам сопля!
     — Ладно, ладно! Не петушись, Леха-капитан! — Филин дружески улыбнулся. — Шуток, что ли, не понимаешь!
     — Да иди ты, знаешь куда?
     — Не, не пойду! — рассмеялся Филин. — Я ж к тебе пришел.
     — Ну и что с того?
     — Дело есть. Своя компания собралась на чердаке, — сказал Филин деловито. — Может, и тебе, Капитан, с нами интересно будет. Айда!
     В конце улицы стояло старое заброшенное здание, некогда сложенное из белого ракушечника. Оно смотрело на мир пустыми глазницами выбитых окон, схваченных железными решетками, и большими железными поржавевшими дверьми, запертыми на массивный замок. Этот запущенный дом давно облюбовали мальчишки.
     На чердаке Алексей никого из своей компании не обнаружил. Возле крохотного оконца с мутным стеклом, бросавшего бледный пучок света, находились двое. Одного из них Алексей знал, и встреча с ним не радовала. То был гроза местных мальчишек, задира и драчун, долговязый Киян, в свои шестнадцать лет уже успевший побывать в колонии для малолетних преступников. А второго Алексей видел впервые. Он был намного старше Кияна и по внешнему виду — не из местных. Одет довольно прилично. Лицо круглое, слегка скуластое. Глаза острые, цепкие. Даже при тусклом свете бросалась в глаза его бледная кожа, не тронутая южным крымским загаром. На запястьях рук и на груди, сквозь расстегнутый ворот клетчатой рубахи, чернильной синевой отчетливо виднелась замысловатая татуировка.
     Оба сидели на полу, поджав ноги по-турецки. Перед ними на разостланном газетном листе стоял глиняный кувшин с узким горлом, два стакана, наполненные темной жидкостью, еще один — пустой, горкой лежали караимские мясные пирожки, распространяя по чердаку аппетитный запах.
     — Так это и есть Капитан? — спросил незнакомец с татуировкой, и в его голосе Алексей уловил откровенную заинтересованность.
     — Он самый, Леха-капитан, — сказал Филин и больно толкнул под ребро. — Поздоровайся с хорошими людьми.
     Незнакомец, к удивлению Алексея, сам проворно встал и шагнул навстречу. Он оказался почти на голову выше ростом, плотным, и рукопожатие его было сильным — стиснул ладонь Алексея, словно железными клещами. А на лице добрая, приветливая улыбка.
     — Будем знакомы. Звать меня Грифт, — и добавил: — Садись, Капитан! Мы тут все рыцари моря, пираты южных морей.
     — А меня Кияном зовут, небось слыхал? — произнес Киян таким тоном, что не поймешь, шутит он или говорит серьезно.
     — Выпьешь с нами? — предложил Грифт, усаживаясь на свое место. — Мы тут сухим вином балуемся для затравки.
     — Со знакомством это положено, — добавил важно Киян.
     — Не знаю, — смутился Алексей, поскольку ему еще никто из старших не предлагал так запросто выпить вина, лишь по праздникам дед позволял пригубить рюмку сладенькой настойки.
     — А ты чуток на глоток, — понимающе улыбнулся Грифт и плеснул из кувшина на донышко пустого стакана.
     — Лей побольше, чтоб нам хватило на двоих, — вставил Филин, облизывая губы.
     — Верно, Филя, лишней посудины у нас нету, — поддержал его Киян.
     — За удачу на суше и на море! — поднял свой стакан Грифт. — За наш пиратский клич, за череп и кости!
     — За череп и кости! — повторили Филин и Киян.
     Киян и Грифт выпили дружно.
     Алексей сделал пару глотков и отдал стакан Филину. Вино оказалось совсем не горьким, а, наоборот, даже сладким и с приятным терпким вкусом.
     — Че, понравилось? — спросил Филин.
     — Ага! — кивнул Алексей.
     Недавняя скованность как-то сама собой улетучилась. Ему стало хорошо и свободно.
     — Самое что ни есть наилучшее из подвалов винсовхоза, — пояснил Филин.
     — Чудные там в совхозе специалисты! Написали на бирке фанерной, что вино марочное, а я там никаких наклеенных марок не нашел, — сказал с усмешкой знатока Киян и толкнул локтем Алексея. — Лопай пирожки, пока еще теплые. Алексей с охотой откусил караимский пирожок. А Грифт меж тем вынул из кармана колоду атласных карт.
     — Махнем, пираты, в морскую игру.
     — В очко? — спросил понимающе Филин.
     — Точно, — кивнул Грифт, тасуя колоду.
     Алексей о такой игре слышал, но ни разу еще не играл. Знал, что в очко играют на деньги. А он умел играть лишь в подкидного «дурака» и честно признался в этом.
     — И денег нет у меня, — сказал Алексей, смущенно.
     — Не тушуйся, Капитан! Мы будем играть не на деньги, а на интерес, — сказал Грифт. — Научишься быстро, игра самая что ни есть простая и сложной арифметики не требует.
     Алексей, к своему удивлению, довольно быстро освоился с правилами карточной игры. Да к тому же ему везло. Он вместе с Грифом оказывался в выигрыше. А проигравшие Киян и Филин, став на четвереньки, то лаяли собаками, то хрюкали поросятами, то мяукали кошками.
     Всем было весело и интересно.
     Разошлись, когда совсем стемнело, и условились, что встретятся завтра.
     На следующий день Алексей, придя из школы, быстро приготовил уроки, переделал все домашние дела и поспешил к заброшенному дому.
     Там его уже ждали Филин, Киян и Грифт.
     Снова ели теплые караимские пирожки, пили сладкое красное вино, играли в очко. Только на этот раз уже на деньги, на копейки. И снова Алексею везло. Карты сами шли в руки. Он выиграл больше двух рублей. Таких денег у него никогда раньше не было. Он внутренне гордился и своим успехом, и тем, что обзавелся новыми друзьями. Да еще такими! Свой выигрыш Алексей хотел было отдать в общий котел, чтобы внести свою долю на покупку красного вина и караимских пирожков, но Грифт запротестовал.
     — Выигрыш твой и делай с деньгами, что хочешь! А сегодня угощаю я, поскольку прогуливаю свои законные бабки, заработанные в плавании.
     На моряка Грифт не был похож. Алексей откровенно высказал, что для моряка у него слишком светлая кожа, нет обычного морского загара.
     Грифт не обиделся, а весело рассмеялся.
     — Ты, Капитан, плохо учил географию. Помимо Черного моря есть еще и Белое, где солнца не бывает по нескольку месяцев, усек? Там не загорают, поскольку слишком холодно. А я, к твоему сведению, находился не на палубе, а под ней.
     — В машинном отделении? — догадался Алексей.
     — И в трюме тоже, — загадочно улыбнулся Грифт. — Как пираты южных и северных широт. Череп и кости!
     — Череп и кости! — дружным хором выкрикнули Филин, Киян и Алексей.
     А в последующие дни карточная фортуна повернулась к Алексею спиной. Ему страшно не везло. Все время был сплошной «перебор». Он проиграл весь свой недавний выигрыш и еще рубли, одолженные ему Грифтом.
     Долг ярмом повис на шее. Отдавать было нечем. Грифт по-дружески одолжил ему еще пятерку:
     — Выиграешь, отдашь!
     Но Алексей и ее проиграл.
     — Запомни, Капитан! — сказал на прощание Киян. — Карточный долг – это долг чести! Где хоть раздобывай, а отдай! Череп и кости!
     Через пару дней около дома появился Филин и властным свистом вызвал Алексея.
     — Грифт ждет тебя, — и, приблизившись, шепнул: — Должок пора возвращать! Череп и кости!
     — Попроси за меня, Филя, пусть еще немного подождет.
     — Двадцатый век и дураков нет! Когда я проигрывал, то и хрюкал сам, и мяукал, а вы все хохотали. За меня никто не отдувался!
     — Ну, ты же понимаешь, что нет сейчас у меня ни копья...
     — Вот сам расскажешь и сам попросишь насчет отсрочки.
     Разговор с Грифтом, к удивлению Алексея, был коротким. Тот хорошо понимал безвыходное состояние, в которое попал Алеша. Зато Филин и Киян, словно сторожевые псы, стояли по обеим сторонам виновного и были готовы по первому знаку Грифта кинуться на Алексея. Киян, как бы между прочим, поигрывал остроконечным «перышком» — отполированной до блеска финкой.
     Грифт, не докурив дорогую, с длинным мундштуком папиросу, сунул ее Филину, и тот с благодарностью принял дымящийся окурок.
     — Конечно же я могу еще немного подождать, хотя рублики каждому завсегда нужны, — сказал Грифт, кривя физиономию, словно он надкусил кисло-прекислое яблоко. — Но как можно поверить малознакомому человеку, а? Как узнать, твердое ли у него слово?
     Алексей стоял, виновато опустив голову. Как доказать, что долг он обязательно вернет? Да и поверят ли ему? Он был на грани отчаяния, ибо знал, что в ближайшее время таких денег не соберет...
     — Может, его как-нибудь проверим, а? — предложил Киян. — Парень он вроде свойский. А вдруг у него на самом деле слово — закон?
     Алексей с благодарностью посмотрел на Кияна. Ухватился за его предложение, как утопающий за конец веревки, сброшенной с лодки.
     — Испытайте, ребята!.. Докажу! Череп и кости!
     Грифт задумался. Филин и Киян почтительно выжидали. Алексей с надеждой смотрел то на Грифта, то на Кияна и Филина.
     — А что, орлы? Он парень гвоздик, только никуда не лезет, поскольку с обеих сторон тупой,— сказал Грифт, и все дружно засмеялись.
     — Что же ему предложить на пробу? — подсуетился Филин. — В море нырнуть?
     От предложения Филина у Алексея похолодела спина. Море-то еще холодное. Заболеть можно запросто.
     — Нырнуть в море любой фраер сможет. Тут ума большого не надо, — сказал Грифт, показывая, что само испытание должно быть более серьезным. — Парень-то он смелый... А мы должны испытать его ум и твердость воли. Чтоб видно было само дело. Сказал слово и выполнил!
     Киян и Филин примолкли, Алексей внутренне насторожился. С таким подходом к испытанию его воли он был согласен, но...
     — Я вот что предлагаю, — сказал Грифт, задумчиво хмуря брови, как бы соображая о важном мероприятии. — Слушай меня внимательно, Капитан!
     — Слушаю, — поспешно произнес Алексей.
     — Скажи нам честно, как на духу. Сможешь ли ты вот так запросто к своим знакомым в гости сходить?
     — Хоть сейчас! — выпалил Алексей, удивляясь легкости испытания.
     — Ты не спеши с ответом, помозгуй. Надо не просто сходить и чаек попить с вареньем да конфетами, а выполнить наше задание, — сказал Грифт.
     — Какое такое задание? — осторожно спросил Алексей.
     — Да ничего особенного. Пустяк! — улыбнулся Грифт..— Но это испытание на твердость твой воли и твоего слова. По нашему заданию обойти все комнаты. Хватит ли у тебя на это духу?
     — Хватит! — не задумываясь, выпалил Алексей.
     — Тогда вот что, дорогуша. Сейчас мы тебе наметим объект, — лицо у Грифа стало жестким, хотя он и старался придать ему мягкость. — Ты вчера у Клуба моряков с кем встречался? Что за чувиха?
     Филин и Киян притихли.
     — Вчера? У Клуба моряков? — Алексей радостно улыбнулся. — То Лара была.
     — Давно ее знаешь?
     — В одном классе учились, а потом, когда они переехали, она в другую школу перешла.
     — Как ее фамилия?
     — Шнайдер. У нее папа был художник.
     — А где живет, знаешь?
     — Конечно! Недалеко от Клуба моряков, на Черноморской.
     — Вот и выбрали объект для твоего испытания. К ним и пойдешь, Капитан. И смотри у меня, язык держи за зубами, а глаза раскрой пошире. — Грифт сделал паузу и уже иным, приказным тоном продолжал: — А теперь слушай! Обойдешь всю квартиру, все комнаты и запомнишь, что и где стоит, какие картины у них на стенах висят. Усек?
     — Ага, — ответил Алексей.
     — И пойдешь сегодня. Сейчас же! Киян тебя проводит. — Грифт дал ему такой подзатыльник, что Алексей еле устоял на ногах. — Топай! И помни: череп и кости!
     Алексей, еще мгновение назад радовавшийся приятному исходу дела, со страхом понял, что Грифт шутить не любит и добра от него ждать не следует. И еще он поклялся себе, что, как только расплатится с долгом, навсегда порвет с этой компанией.
     3
     Дом, в котором жила Лара Шнайдер, стоял за высоким забором, на тихой, тенистой улице, по обеим сторонам которой росли старые акации. Калитка открывалась просто: надо потянуть за узелок шпагата и изнутри поднимется защелка. А вход в дом шел через застекленную веранду, похожую на большой аквариум. В углу, между забором и верандой, был отгорожен железной сеткой крохотный участок. Там квохтали куры. Алексей вспомнил, что отец Лары любил пить сырые яйца.
     — Топай, Капитан! — Киян толкнул Алексея в спину. — И смотри, чтоб все чин по чину!
     Лара была дома одна. Мать ее еще не пришла с работы. Девочка радостно захлопала в ладоши и объявила, что напоит гостя чаем, и не простым, а зеленым.
     — Зеленый пьют в Средней Азии, — сказал в ответ Алексей, показывая свои познания в этой области.
     — Да... — Лара погрустнела и закусила губу.
     Алексей сразу понял свою оплошность.
     — Прости, Лара. Я нечаянно, не хотел напоминать...
     — А я никогда и не забываю... Второй год, как мы одни с мамой.
     — Мы без папы уже пятый...
     Алексей знал отца Лары, они раньше жили почти рядом, на одной улице. Известный художник Шнайдер рисовал его отца, прославленного бригадира грузчиков порта. А потом художнику дали эту большую квартиру, но долго он в ней не пожил. Уехал в творческую командировку в Среднюю Азию, присылал письма и рисунки из Ташкента, Самарканда, Бухары, Хивы... А потом пришло известие, что умер от укуса змеи.
     Чай пили на кухне. Потом Лара показала Алексею свою комнату, комнату мамы, кабинет отца и они расположились в гостиной. Лара завела патефон, поставила пластинку, и полились плавные звуки модного танго «Брызги шампанского».
     — Тебе нравится? — спросила Лара.
     — Да, — кивнул Алексей.
     — А мне очень, очень нравится!
     Алексей оглядывал стены, на которых висели картины. Большие и маленькие. Попытался запомнить. На одной — горы и море. На другой — лес и речка. На третьей — море и парусный корабль. На четвертой — улица и дома... Картин было много. Они были во всех комнатах. Алексей растерялся. Как их запомнить все?
     — Что-то я не помню, чтобы ты интересовался живописью, — улыбнулась Лара.
     — Все эти картины твой папа нарисовал?
     — Нет, не все. Есть работы и других художников. Папиных друзей. — Ларе нравилась роль экскурсовода. — Эта, маленькая, работы французской школы. Ее нам подарил мамин дедушка, привез из Парижа еще давным-давно, до революции. А это вообще редкость. Подлинная работа самого Айвазовского. Его этюд к знаменитой картине «Торжество Феодосии».
     — Что-то я не помню картины с таким названием в картинной галерее.
     — Ты не все знаешь.
     — Могу поспорить, что нет там такой! — уверенно произнес Алексей, поскольку картинная галерея великого художника находилась неподалеку от типографии, где работали дед и мама, и он часто бывал там.
     — Она была! Была! А потом сгорела.
     — Как это? — удивился Алексей.
     — Очень просто, на полсаре. В девятьсот пятом году.
     — Картинная галерея никогда не горела, — уверенно сказал Алексей.
     — Да не она, а здание старой городской власти! Там в зале много народу собралось, обсуждали царский манифест о свободе. Помнишь, учили по истории?
     — О том пожаре мой дедушка часто вспоминает. Он там тоже был и еле выбрался, когда пожар начался.
     — Правильно! В том здании и находилась картина Айвазовского «Торжество Феодосии», которую он подарил буржуазным властям города. — Лара победно посмотрела на мальчика. — Вот она и сгорела тогда, понял теперь?
     — Ага.
     — А этот этюд сохранился. — Лара подвела Алешу к небольшой картине в позолоченной раме. — Папа говорил, что ей цены нет. Потому что она единственная в целом мире!
     — Ух ты, а я и не знал! — признался Алексей. Потом они сидели на диване, вспоминали класс, в котором учились вместе. Лара рассказала, что, когда ей бывает грустно, она ходит на гору, на место, откуда видны вся Феодосия и широкий залив моря.
     — На наше местечко? — обрадованно спросил Алексей.
     — Ага! Там так здорово!
     — А я редко бываю.
     — Ну и дурак!
     — Я чаще на кладбище хожу, — сказал Алексей, — на папину могилу.
     — Прости меня, я не хотела обидеть. Прости...
     — Ладно, прошло. А на площадку нашу обязательно схожу, — и предложил: — Может вместе?
     — Давай сходим, Леша, — согласилась Лара и добавила: — Пусть та площадка навсегда будет нашим местечком. Идет?
     — Завязано! — горячо согласился Алексей.
     Ему было просто и приятно находиться рядом с этой девочкой. Они говорили обо всем и не могли наговориться, как старые друзья после разлуки, хотя никакой разлуки вообще-то не было. Они жили в одном городе, просто почему-то ослабла та ниточка, которая их некогда связывала, а теперь она снова становилась крепче.
     4
     Но хорошее настроение враз улетучилось, когда Филин и Киян, подталкивая Алексея в спину, заставили его подняться на чердак.
     Грифт уже находился там и жестом руки указал место около себя:
     — Садись, Капитан!
     Он сунул Алексею в руки чистую бумагу и карандаш.
     — Рисуй план хаты!
     Киян и Филин встали за спиной. Попробуй возразить, так тут же прибьют. И никто не узнает о твоей гибели. Алексей взял карандаш и дрожащей рукою стал рисовать вход в дом, кухню, комнаты... Он только теперь начал осознавать, какой ценою расплачивается за карточный долг.
     — Где висят эти картинки?
     Грифт показал вырезанные из журнала цветные репродукции. Алексей сразу узнал их. То были фотографии картины французских экспрессионистов и эскиза «Торжество Феодосии».
     — Они висят... Они висят, — Алексей грустно вздохнут. — Там много разных картин.
     — Выкладывай, где висят эти! — Киян сунул ему кулаком под ребро.
     — Больно! Ты чего?
     — Показывай и не темни.
     — Дай припомнить...
     — Дать? Мы тебе сейчас так дадим, что враз копыта откинешь, — пригрозил Киян.
     — Не дави на Капитана! — повелел Грифт. — Он парень смекалистый и все припомнит.
     Алексей карандашом ткнул в гостиную, показывая, где висели картины:
     — Вот тут... Обе.
     — Точно? — голос Грифта был суровым.
     — Ага! — устало выдавил из себя Алексей. — Там висят.
     — Браво, Капитан! Наводка что надо! — Грифт тут же стал иным, добрым и веселым, довольно потер ладони. — Живем, братва! Я ж говорил, что нам подфартит. За эти вшивые картинки знающий человек нам целую мошну отвалит! — И тут же ласково похлопал Алексея по плечу: — Не дрейфь, оголец! Первый раз всегда поджилки трясутся.
     Все сразу оживились. На иллюстрации из журнала смотрели так, словно перед ними уже лежала куча денег. А Алексею было не по себе. Ноги стали чугунными, руки непослушными. Острое чувство вины, словно раскаленные угли, жгло его изнутри. Он, он во всем виноват! Из-за каких-то жалких рублей, позорного долга, открыл бандюгам дорогу в дом к хорошим людям. Ему казалось, что сейчас он не сдержится, не выдержит и все скажет этим... А что он может им сказать? Не надо грабить? Да кто его послушает?!
     — Хату берем сегодня! — властным тоном сказал Грифт и, спрятав в карман брюк репродукции картин, стал распределять роли. — Ты, Филин, на стреме! Быть на углу улицы. Первым к хате подходит наш Капитан. Он знает, как открыть калитку. Мы с Кияном запираем голубушек в спальне, заткнув им пасти и связав руки-ноги. В эти минутки орудуешь ты, Капитан. Найдешь картины и снимешь их нам. — Он пальцем погрозил Алексею: — Смотри, не напутай! Голову оторву!
     — А если они милицию вызовут? — и Киян набросился на Алексея. — Почему про телефон зажилил?
     Грифт жестко, словно у него были не пальцы, а щипцы, схватил Алексея за ухо и нагнул к нарисованному плану квартиры.
     — Где стоит аппаратик?
     Алексей взвыл от боли. Торопливо ткнул пальцем в гостиную.
     — Здесь... у окна телефон! Вы ж не спрашивали... Больно... Отпустите!
     — Киян, как зайдем, сразу отрезай телефон, — приказал Грифт.
     — Бу сделано!
     — А если наш скачок сорвется, то знайте, никого не пощажу! — пригрозил Грифт, глядя в упор на Алексея.
     Умирать Алексею никак не хотелось. И идти на кражу — тоже. Страх липкой паутиной опутал все тело. Алексей мысленно представил, как Грифт хватает Лару за горло, всовывает в рот тряпку... Как луч фонарика скользит по стене, по картинам... Неприятная испарина выступила на лбу, взмокли ладони.
     — Пей! — Киян приставил к губам Алексея стакан. — Самое лучшее в подвале винсовхоза, которое написано, что с марками. И не дрейфь!
     Алексей выпил с жадностью до дна, стуча зубами о край стакана.
     Потом пил еще и еще. За удачу, за дружбу. Как-то сразу стало легче. Закусывали копченой колбасой, сыром и вареной осетриной. Страх исчез, появилась надежда. Может быть, в доме не спят, опасно будет соваться, и все сорвется...
     Грифт рассказывал смешные истории. Потом вытащил карты и играли в очко. Алексею подфартило. Карты шли в руки. Он выиграл почти пять рублей! Впрочем, везло не только ему одному. Не меньше выиграли и Филин с Кияном...
     Ночь была темная.
     К дому шли разными путями. Алексея сопровождал Киян. На перекрестке остановились. Киян закурил, осмотрелся. Улица была безлюдной. Где-то вдалеке лениво тявкала собака. Со стороны порта доносился стук вагонных буферов, пыхтение паровоза, шум моторов.
     Работа в порту не прекращалась и ночью. У Алексея спазмы подкатили к горлу. В порту раньше работал отец, он был бригадиром грузчиков. В те года в России, особенно в Поволжье, была засуха, тысячи людей умирали от голода. В разных странах собирали средства для спасения голодающих. Французский писатель Анатоль Франс пожертвовал свою Нобелевскую премию. Знаменитый норвежский полярный исследователь Фритьоф Нансен создал благотворительную «Организацию Нансена», которая занималась сбором и отправкой продовольствия в Россию. Пароходы нужно было срочно разгружать, а груз перемещать в вагоны. Грузчики работали и день и ночь. За героический труд порт Феодосии, единственный во всей стране, был удостоен высокой награды — ордена Трудового Красного Знамени. А Иван Громов и с ним еще несколько передовиков порта были награждены правительственными грамотами «Листок Трудового Красного Знамени». Эта грамота и сейчас висит в доме на стене, в рамке под стеклом. На той бессменной работе отец и надорвал свое богатырское здоровье...
     — Топай! — велел Киян. — Открывай калитку. На другом конце улицы показались Грифт и Филин.
     Алексей на деревянных ногах поплелся к дому художника. За каменным забором было темно. Кругом тишина. Тусклая лампочка освещала жестяной квадрат с номером дома. Сердце бешено колотилось в груди. Во рту стало сухо. Ноги не слушались. Алексей споткнулся. Зашиб большой палец левой ноги о камень. Таких много на берегу. Детвора таскает их и бросает, где попало. Тихо ойкнул от боли, и тут его вдруг пронзила, словно ударила током, спасительная мысль. Надо разбудить их! Запустить камнем в окно! У них же телефон!
     (Продолжение следует)