(Продолжение. Начало в № 26.)
     — Любимая фотография бабушки, — сказала Сталина. — Мои мама и отец.
     — Такие молодые и красивые! — вздохнула Катерина и спросила: — А где отец сейчас?
     — Был старшим помощником на крейсере «Москва»...
     — Мой сын Васичка тоже на том крейсере, старшина первой статьи... Он мне рассказывал про вашего отца, говорил, что строгий жутко, но справедливый... Плачу и не верю, что больше нет моего сыночка... Не могу поверить и все тут! — Катерина грустно вздохнула и заторопилось. — Вы уж тут сами дожидайтесь, а нам дежурить надо.
     Из соседней квартиры, откинув край байкового одеяла, вышла белобрысая девочка с красным пионерским галстуком на груди. Правая рука и плечо ее были забинтованы.
     — Бабушка Анна на работе, — сказала она.
     Эта новость приятно удивила и порадовала Сталину. Баба Ханна не тоскует в одиночестве, а занята каким-то полезным делом! Это же очень хорошо!
     — Хотите я вас проведу к ней? — спросила девочка. — Тут совсем недалеко. Почти рядом!
     — А что у тебя с рукой?
     — Со школьной крыши зажигалки сбрасывали, одна и опалила. Ничего, уже совсем заживает! Доктор сказал, что как вырасту, то никакого следа на руке не останется. Вот! — рассказывала на ходу пионерка. — А школу жалко! Разбомбили! Бомба насквозь до самой земли дошла и разломала во все стороны. Только одна стена в нашем классе уцелела и на ней классная доска вся осколками побитая.
     Цех, если можно так назвать небольшое боковое помещение в штольне, занимали пожилые женщины, которые в силу своего пенсионного возраста не могли трудиться на рабочих местах, стирать, гладить, шить. Они создали свой «цех бабушек» и принялись вязать для защитников города шерстяные носки и варежки. На складе интендантства валялись за непригодностью груды шерсти, грязной, спутанной, в репьях.
     — Пойдет и такая, — сказали бабушки. — Только привезите ее к нам.
     Старушки взялись за работу. Долго очищали шерсть от пакли, сора, репьев, потом сортировали, мыли... За работой определились по направлениям, у кого что лучше получалось. Одни чесали, другие пряли нити, а большинство бабушек занялись вязанием на спицах.
     Баба Ханна, увидев Сталину, уронила свое вязание и потянула к ней обе руки:
     — Внученька! Сталиночка!
     Они обнялись. Появление Сталины вызвало всеобщий интерес. Со всех сторон посыпались вопросы. У каждой бабушки были дети и внуки, которые служили, сражались на передовой. Тут же ей вручили дюжину толстых шерстяных носков и варежек.
     — Наш подарок бойцам к Новому году!
     Баба Ханна повела Сталину в свою, как она назвала, «подземную квартиру».
     — Спасибо твоему знакомому Сереже Коркину, он большой начальник по комсомолу и помог мне перебраться сюда. Попасть в штольню не просто, а он все организовал, хотя наш дом до конца не разбомбили, только отбили угол один, а наша квартира целая, — рассказывала на ходу баба Ханна. — И все про тебя расспрашивал, интересовался. Если Сталине там трудно, говорил, обещал перевести тебя в город, тут тоже кругом оборону держат зенитчицы.
     — Не дождется! — ответила Сталина.
     — Не отмахивайся от помощи, внученька. Видишь, времена какие настали!
     В «подземной квартире» бабушка выложила на стол вареную свеклу, две картофелины, зубчик чеснока и небольшую кукурузную лепешку.
     — Сейчас пообедаем, внученька. — Она взяла эмалированный чайник. — Ты отдыхай, а я за кипяточком схожу. У нас тут и кухня есть общая, и газовая печка.
     Сталина, глядя на скромную бабушкину еду, невольно вспомнила про горы бутербродов с колбасой, сыром, бужениной, осетриной, красной и черной икрой, разнообразные пирожные, которыми были заставлены столы в комнате для членов президиума... Грустно задумалась. Полезла в карман за платочком, и пальцы нащупали три шоколадных конфеты, ее любимые «Мишка на севере». Улыбнулась. Это Костя Чернышев, его работа. Вспомнила, как он подводил ее к столу с пирожными и конфетами.
     Положила конфеты рядом с картофелинами и свеклой.
     — Ой, какая прелесть! — всплеснула руками бабушка. — Это из фронтового пайка? У нас везде плакаты, на которых призывают все давать для фронта, для победы!
     — Нет, на комсомольском слете угощали нас.
     — Одну Настеньке дам. Она отважная девочка, сама зажигательные бомбы тушила, с крыши сбрасывала. — Бабушка крикнула за перегородку: — Настенька, иди к нам!
     — Иду, бабушка Анна!
     Получив конфету, Настенька радостно зарделась и вскинула руку в пионерском приветствии, но произнесла слова военной присяги:
     — Спасибо! Служу Советскому Союзу!
     Баба Ханна достала из шкафа чайные чашки, разлила кипяток и вдруг остановилась. Быстро поставила чайник на стол.
     — Да что же это, совсем запарилась! О самом главном тебе не сообщаю. Письмо тебе пришло! Принес твой главный спортивный начальник Дмитрий Васильевич.
     — Красников?
     — Он самый! Боль
     шой такой, солидный и уважительный командир. Он мне наказал, чтобы я письмо только тебе лично в руки передала, никому о нем не говорила и не показывала.
     Баба Ханна полезла рукой под матрац, достала старую коричневую дамскую сумочку, в которой она обычно хранила документы и ценные бумаги, открыла ее и извлекла небольшой конверт.
     — Вручаю тебе лично, как и обещала Дмитрию Васильевичу.
     Сталина открыла конверт, вынула письмо и замерла. Знакомый, родной почерк. Буквы запрыгали перед глазами. Писал сам, сам! Сам Алеша! Значит, — он жив!
     — Живой! — выдохнула она, обхватила бабушку и закружилась с нею по комнате. — Живой!
     — Кто живой? — спросила баба Ханна.
     — Алеша! Алексей Громов!
     — Боксер твой?
     — Он самый!
     Сталина еще раз перечитала короткое письмо. Сердце радостно колотилось. Алексей писал, что уже почти полностью поправился от ран, что ему предложили путевку в санаторий на «восстановление организма», но он сбежал из госпиталя, и что скоро вместе с друзьями придет в родной город, где они, наконец, «победно встретятся». Слова «придем пешим ходом» подчеркнуты.
     Над этими загадочными словами Сталина размышляла, возвращаясь в Балаклаву. Как и каким образом можно с Большой земли, из Новороссийска, не приплыть в Севастополь на корабле, а прийти «пешим ходом»? Как понимать эти слова? Что хотел ей сообщить Алексей? На что он намекал?
     Но если Алеша так написал, значит, он знает что-то важное и сугубо секретное, о чем говорить пока не положено, но ему очень хотелось это что-то сообщить ей, чтобы порадовать и ободрить в осажденном врагами городе. От одной этой мысли ей стало тепло, и мир вокруг обрел живые краски.
     А через два дня, на рассвете 17 декабря, гитлеровские войска предприняли генеральный штурм Севастополя. Завязались яростные бои на всех участках оборонительного рубежа. В первом секторе наметился удар по Ялтинскому шоссе на Балаклаву. После ожесточенной бомбардировки и артиллерийского налета полезли танки и пехота.
     Гарнизон Генуэзской крепости отражал одну атаку за другой. Напряжение боя нарастало. В критический момент защитников Балаклавы поддержала огнем береговая батарея. Командир батальона лейтенант Караганов по полевому телефону давал координаты. Тяжелые снаряды стали рваться в гуще атакующих фашистов.
     Вокруг все гудело, грохотало и тонуло в сполохах огня и клубах дыма. Зенитный пулемет Сталины не знал передышки. Она стреляла то по атакующим самолетам, пикирующим прямо на крепость, то опускала ствол к земле и била короткими очередями по наземным целям, отсекая пехоту от танков. А в нагрудном кармане лежало письмо Алексея, и оно, словно броня, оберегало девушку от пуль и осколков.
     ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
     1
     Этой минуты ждали со дня на день.
     Вадим Серебров прибыл под вечер из Главного разведывательного управления флота и привез приказ, содержание которого выразил одним словом: :
     — Выступаем!
     Сборы были краткими. Оружие — автоматы и пистолеты, боеприпасы, ножи и кинжалы, гранаты и взрывчатка. Сухой паек на трое суток и неприкосновенный запас — плитки шоколада.
     Старый Боцман, который экипировал ни одну группу разведчиков, отмечал в накладной и выкладывал на стол вещи, продукты.
     — Мне папиросы ни к чему, я не курю, — сказал Алексей, укладывая свой вещмешок.
     — Бери. Пригодятся! Особенно спички.
     Проверяли экипировку, чтоб ничего не гремело, не звякало, не стесняло движений.
     В декабре темень наступает быстро. В небольшом автобусе, не включая фар, двинулись по темным улицам Новороссийска. На крышах белыми пятнами лежал снег. Встречный поток воздуха врывался в автобус холодной и влажной струей.
     — Близко море, — сказал Сагитт Курбанов.
     — И штормит, — определил на слух Артавкин.
     — Радости мало отчаливать в такую погоду, — сказал Семен Юрченко. — Держись, ребята! Повыворачивает наизнанку.
     Не доезжая до Дома пионеров, Серебров велел шоферу остановиться.
     — Я мигом!
     Его «мигом» затянулось на добрых полчаса, а то и больше.
     В Доме пионеров размещался штаб Политуправления флотом. В эти ночные часы он походил на громадный муравейник. Входили и выходили военные. По одному и группами. К зданию подкатывали большие автобусы и, загрузившись вооруженными людьми, тяжело отчаливали в ночную темень. По всем признакам было видно, что идет подготовка к крупной военной операции.
     Серебров появился неожиданно, и по его нахмуренному лицу было видно, что он чем-то недоволен и обеспокоен.
     — Поехали! — приказал он водителю и, наклонившись к нему, назвал номер причала.
     У причала цементного завода на фоне серого неба отчетливо вырисовывался знакомый силуэт большого военного корабля.
     — Крейсер «Красный Крым», — определил Артавкин.
     — Командир корабля капитан первого ранга Александр Илларионович Зубков, — добавил Юрченко.
     Алексей Громов молча дивился знаниям своих товарищей по спецгруппе.
     — А мы катим мимо, — сказал Курбанов.
     Автобус проехал и мимо эсминца, и мимо быстроходных торпедных катеров, и мимо морских охотников. Притормозил у дальнего причала, где, словно огромные стальные киты, слегка покачивались подводные лодки.
     — Причалили, братишки, — сказал Артавкин.
     — Минуту внимания! — поднялся со своего места Серебров. — На подводной лодке будем не одни, к берегу направляются и другие, в том числе отдельная гидрографическая партия для установок средств навигационного обеспечения десантной операции. Для всех мы просто армейские разведчики. А теперь с вещами на выход, — приказал Вадим и первым вышел из автобуса.
     В небе плотным строем двигались тучи. О цементный причал с шумом разбивались волны. Серебров шел первым, слегка наклонив голову против ветра.
     По шатким и скользким от воды сходням переправились на подводную лодку, на темной рубке которой белой краской было выведено «Щ-201». Один за другим спустились по отвесному трапу внутрь.
     На подводном корабле уже расположились отряд прикрытия и гидрографическая партия.
     Командир лодки, перебросившись условными фразами с Вадимом Серебровым, провел группу в носовой отсек и указал на просторное место около торпедных аппаратов.
     — Располагайтесь! Сейчас отчаливаем.
     Алексей обратил внимание на командира подводной лодки. В его облике было что-то знакомое. Плотный, широкоплечий, слегка кряжистый. В тусклом свете электрических лампочек Громов не успел разглядеть лица. Они где-то встречались. В этом Алексей не сомневался. Но где? Когда?
     — Я к командиру, уточним место высадки, — сказал Серебров, когда лодка вышла в открытое море.
     Шли без погружения, и лодка плавно покачивалась на волнах. Монотонно работали дизеля, и тихо гудели вентиляторы, нагоняя в отсек приятную свежесть и прохладу ночного воздуха. Артавкин и Юрченко расположились около торпедных аппаратов — легли на маскировочные плащ-палатки, подложив под головы вещевые мешки. Сагитт Курбанов, поджав по восточному ноги, примостился в углу.
     Алексей заглянул в соседний отсек. Там находились моряки, свободные от вахты. Одни спали, другие читали, четверо резались в домино, а двое усердно работали над составлением стенной газеты. Прочел название, выведенное большими красными буквами: «Отважный подводник».
     Усталость от последних тренировок и спецзанятий, нудная однообразная качка — все это как-то разом гасило интерес к тому, что происходит вокруг. Клонило ко сну.
     Алексей устроился рядом с Сагиттом. Качка убаюкивала, воскрешая в памяти картины далекого детства: качели для взрослых в Морском саду. Отец держал его на своих коленях, а Алексей отчаянно цеплялся руками за толстые веревки. Захватывало дух, кружилась голова, тревожно колотилось сердце, но было радостно, приятно и весело рассекать воздух, взлетать высоко вверх и стремительно падать вниз. Вверх — вниз, вверх — вниз, вверх — вниз...
     — Не спишь?
     Рядом примостился Вадим Серебров.
     (Продолжение следует.)