Ни одна войсковая операция за рубежом, особенно на африканском континенте, не обходилась без участия военно-транспортной авиации. Сегодня это уже часть послевоенной истории Советской Армии, с которой можно ознакомиться на одной из выставок Центрального музея Вооружённых Сил РФ. Среди множества витрин с кителями, орденами и наградным оружием военачальников затерялась небольшая композиция с экспонатами, отражавшими почти неизвестную страницу боевой деятельности советских военнослужащих, которые выполняли интернациональный долг в 1970—1980 годах в странах Африки.
     На ней представлены документы, фотографии и личные вещи тех офицеров и генералов, которые в качестве военных советников оказывали помощь, а попросту воевали на стороне поддерживаемых правительств в Анголе, Мозамбике, Эфиопии. Стенду недоставало «авиационного планшета». Руководитель выставки полковник запаса Владимир Семченко согласился дополнить экспозицию отдельным авиационным стендом.
     К счастью, в архиве нашлась удачная фотография командира экипажа капитана Юрия Старобинца, в составе которого автору довелось летать с ноября 1977 по май 1978 года. Этот снимок снабдили кратким описанием: «Капитан Юрий Старобинец, пилот 1-го класса, 27 лет, командир отряда. В период с декабря 1977 по май 1978 года совершил более 300 боевых вылетов в Эфиопии... За совершённый подвиг награждён орденом Красного Знамени». В сохранившейся лётной книжке среди множества одинаково скупых записей «полёт по маршруту» одна, датированная 19 декабря 1977 года, слегка заштрихована простым карандашом. В тот день мы не должны были вернуться с задания.
     ...Новость о том, что противник то ли взял, то ли вот-вот возьмёт порт Массауа, застала нас на аэродроме в Асмаре. Сейчас Асмара - столица суверенной Эритреи, а тогда она была центром бывшей северной провинции Эфиопии. В то время революционное правительство во главе с подполковником Менгисту Хайле Мариамом вело войну на два фронта: на востоке - с сомалийской армией за часть смежной территории и на севере - с эритрейцами. Мы летали в обоих направлениях, перевозили войска, раненых, боеприпасы, топливо, провиант и многое другое для поддержки войск. Частенько садились на аэродроме Массауа, на берегу Красного моря, где брали на борт грузы, привезённые нашими судами. Потом «пустую тару» возвращали и вновь загружались топливом. В то утро я, как обычно, поехал на аэродромном джипе на командно-диспетчерский пункт давать «флайт-план» - делать заявку на полёт.
     - Кэптн Алекс, не надо лететь в Массауа, - сказал, или даже попросил меня, знакомый диспетчер.
     Он произнёс это спокойно и с понятным достоинством: диспетчер Гетачо не считал себя эфиопом, он был эритрейцем. Его собратья, гордые сыны эритрейского народа, населявшего северные регионы страны, вели борьбу за независимость и сейчас брали под свой контроль важный стратегический пункт на побережье Красного моря с аэродромом и морским портом. «Ну и разбирайтесь между собой, а мы полетим на базу. Бог даст, сегодня это будет крайний полёт, может, удастся отдохнуть - третью неделю ни дня без вылета».
     Выслушав мой доклад, командир попросил связать его по телефону с нашим авиационным командованием в Аддисе, чтобы сообщить об изменении обстановки. Те в свою очередь доложили главному военному советнику и попросили перезвонить ему лично. Лишь спустя 30 лет я узнал, что говорил на другом конце провода генерал-лейтенант Чаплыгин. Мне не было слышно, помню только напряжённое лицо молодого Старобинца и его чёткое: «Есть. Вас понял, выполняю». Мы полетели... в Массауа.
     Лёту - всего ничего, каких-нибудь 20 минут. Связи нет, зато прямо по курсу выхода в район четвёртого разворота отличный ориентир - горят нефтеналивные сооружения. Вообще-то четвёртый - крайний разворот по схеме перед выходом на прямую - надо выполнять гораздо дальше, за несколько километров от полосы. Но командир корабля делает его за 600 метров, другого выхода нет. Если будем заходить по правилам - собьют, там уже противник. Следует сказать, что молодой командир (ему в то время не было и 27 лет) был лётчиком от Бога, это признавали все однополчане. У нас ещё шутили, мол, Старобинец родился не просто пилотом, а сразу командиром корабля: у него большой палец на правой руке шире большого пальца на левой. Дело в том, что в полёте командир жмёт на кнопки самолётного переговорного устройства (СПУ) и радио, расположенные на правом «роге» штурвала, большим пальцем правой руки, в то время как у второго пилота эти кнопки - на левом «роге».
     Сели удачно на короткую песчаную полосу, и только на пробеге я заметил, что на лётное поле ложатся снаряды, поднимая невысокие столбы пыли. Первая мысль - только бы не повредили полосу, нам же ещё взлетать. А на борту с нами один пассажир весь полёт не переставал острить. Это, говорит, наши гаубицы на сопке, что слева по курсу посадки, обрабатывают территорию, занятую противником: у них стволы раскалились, вот они и «плюхают» на аэродром. Зарулили, открыли грузолюк, повыбрасывали пустые бочки, из-за которых нас сюда занесло под обстрелом. Я побежал к расположенному метрах в 60 йеменскому вертолёту, чтобы получить информацию об обстановке. Военные вертолётчики из Южного Йемена тоже выполняли там свой интернациональный долг. Спрашиваю на английском, мол, кто стреляет, свои или чужие. А мне в ответ на хорошем русском:
     - Тебе какая разница, кто накроет? Мы сейчас свой единственный двигатель запустим и взлетим. А вам четыре выводить, да ещё за полосу бороться, вон гляди, все кинулись рулить на взлёт. Это 120-мм миномёты бьют, сейчас пехота пойдёт. Прощай.
     Они стали запускаться, обстрел усилился. Это был мой первый обстрел, и я не знал, как себя вести: падать, бежать или гордо идти, презрев опасность. По неопытности, молодости и глупости я выбрал последнее. А мины ложились всё чаще и ближе. Юра бросился мне навстречу:
     - Ну что?
     - Миномёты. Противник сейчас возьмёт аэродром.
     Никогда не забуду его уверенное «К запуску!» Самым «болтливым» этапом полёта считается запуск, руление и взлёт. Команды и доклады экипажа по СПУ перемежаются с инструкциями и вопросами диспетчера по радио. Этот взлёт прошёл молча. Нет, конечно, они переговаривались между собой, наши главные спасители - командир и борттехник Алексей Климок. Они не пользовались внутренней связью, и я их не слышал. Вместе с экипажем я в душе молил ставшие в эту минуту самыми родными на земле и в воздухе двигатели АИ-20 пожалеть нас и побыстрее выйти на взлётный режим. Два запустили на месте, третий - на рулении, четвёртый - на разбеге.
     И только когда Юра, оторвав самолёт, дал ему лихой левый крен с набором высоты, пришедший в себя штурман Коля Бирюков не без сарказма спросил по СПУ:
     - Чего это примолкли, лётчики?
     Потом все болтали, шутили, смеялись. Хотя это было больше похоже на шоковое состояние после сильного стресса. Мы взлетели и взяли курс на Асмару, а через несколько часов уже садились в Аддис-Абебе. Наверное, это самое главное назначение лётчиков - взлетать, летать и обязательно садиться.
     За этот полёт нас всех представили к правительственным наградам, командир корабля Юрий Старобинец был награждён орденом Красного Знамени. Значит, мы неплохо выполнили боевую задачу. Вот только какую? Не из-за пустых же бочек борт посылали под обстрел. С того времени не выходит у меня из головы тот пассажир-остряк - он исчез сразу после посадки.