Серебров мысленно чертыхнулся. Все идет не так, как задумывалось в штабе разведывательного управления. С самого начала!
     Высадку спецгруппы разведчиков планировали в районе каменистого пляжа между красивой дачей Сытина, выстроенной в стиле восточной крепости, и великолепным дворцом бывшего табачного магната Стамболи. Там много садов, можно продвигаться скрытно. Но командир подводной лодки развернул перед Серебровым карту, судя по которой весь этот район был утыкан немецкими минами. Другая карта показывала, что в этих же местах нашими минерами еще осенью, до прихода гитлеровцев в Крым, был создан оборонительный пояс на случай высадки вражеского десанта.
     – Не будем зазря рисковать, – сказал Балкин.
     Пришлось согласиться с доводами капитана, не подставлять же лодку на минное поле! Высадились на диком открытом пляже у поселка Каранель. От него до Феодосии добрый десяток километров, которые еще предстоит отмахать. А часики тикают, и до начала штурма города остается не так уж много времени. Проблема на проблеме! Начали вроде бы ничего. И вот на тебе! Очередная неприятность. И что теперь прикажете делать? Додумать Серебров не успел.
     – Сагитт сигналит! – радостно выдохнул Григорий Артавкин.
     – Живой! – обрадовался Юрченко.
     Но Вадим все еще не верил в счастливый исход. Он видел, как Курбанов приподнялся над бруствером окопа и призывно помахал рукою. Но как понимать его долгое молчание? Однако и раздумывать было некогда. Война – сплошной риск. Надо двигаться, не сидеть же здесь до рассвета. И командир подал команду:
     – Рассредоточиться! На левом фланге Громов, на правом – Артавкин. Быть готовым к любой неожиданности. Приготовиться! Все одновременно туда, – он махнул рукой в сторону окопа, – вперед!
     Разведчики одним махом пересекли древнюю дорогу и дружно попрыгали в окоп, готовые к любой неожиданности.
     Курбанов был не один. Рядом с ним находились еще двое.
     – Отставить! – тихо, но властно раздался голос Сагитта, упреждая действия разведчиков. – Свои! Гидрографы!
     – Кто командир? – спросил один из незнакомцев.
     – Слушаю, – Серебров подошел ближе.
     – Старший лейтенант Усман Зарипов, – представился гидрограф. – Мы со старшиной Петровым установили в районе поселка Каранель светящийся маячок, который будет служить ориентиром для кораблей при входе в Феодосийский залив с моря.
     Серебров, в свою очередь, назвал себя, пояснив, что он командир разведгруппы флота.
     – Отойдем на минутку в сторону, – предложил Зарипов.
     Они отошли в глубь окопа.
     – Сейчас подводная лодка, которая доставила нас сюда, вышла в свой сектор моря и там всплыла. Она с зажженными огнями должна двигаться навстречу кораблям передового отряда высадки и служить ориентиром для входа в порт, – сказал гидрограф, посмотрев на свои ручные часы. – Когда начнется штурм порта и города, она подойдет сюда за нами. Чуть южнее, в район Золотого пляжа. Там под причалом мы спрятали надувную шлюпку. Но нам надо продержаться эти несколько часов.
     – Понимаю, – кивнул головой Серебров.
     – Если не возражаете, мы будем с вами.
     – Возражений нет, но мы должны двигаться к Феодосии.
     – Пешим ходом далеко.
     – Мы и так торопимся...
     – Можем помочь, – сказал Усман.
     – Каким образом?
     – Есть машина. У немцев.
     – Где она? – сразу оживился Вадим.
     – За блиндажом, справа в глубине развалин старого дома видели?
     – Что-то видел, но в темноте не разобрать.
     – Мы высадились раньше, еще светила луна. Машина там, за развалинами. Но все подходы просматриваются и простреливаются из блиндажа.
     Серебров долго не раздумывал. С машиной они мигом окажутся в Феодосии.
     – Ну что ж... Грех не использовать такой шанс.
     – Мы тоже поначалу хотели ее угнать. Но где гарантия, что она заправлена горючим? Немцы народ аккуратный, они берегут свою технику и строго выполняют параграфы инструкций по эксплуатации машин. В морозное время положено слить воду? Сольют обязательно. Где в ночное время в незнакомом поселке, занятом немцами, мы найдем пресную воду?
     – И тем не менее надо брать блиндаж, – сказал Серебров.
     – Значит, так тому и быть. Мы с вами, – и Усман добавил: – В нем мы сможем продержаться.
     – Как подходы к нему?
     – С моря открытая местность. Не подойти. Но есть прямой путь. По прорытому ходу сообщения.
     – Сколько их в блиндаже?
     – Как нам удалось определить, не больше отделения.
     – Стандартный наряд... – сказал Серебров.
     – Как и по всему побережью. Обычная береговая охрана. Они не ждут нас.
     – Вооружение?
     – Крупнокалиберный пулемет и, конечно, автоматы.
     – Будем брать блиндаж, – повторил Вадим, прикидывая в уме возможности укрупненной группы.
     И тут началось что-то непонятное. Весь берег словно проснулся. В Феодосии, в районе порта, взвилась в небо осветительная ракета. Вслед за ней взметнулась ракета в районе дачи Сытина, а потом – над железнодорожной станцией Сарыголь, на берегу Ближних Камышей. По побережью катилась полоса яркого искусственного света. Разведчики насторожились, приготовились к бою. Со стороны блиндажа послышались возгласы на немецком языке, тут же хлопнул выстрел ракетницы. В небо, оставляя светящийся след, с шипением устремился сгусток огня, вспыхнул и залил округу ярким слепящим светом. Как бы принимая эстафету, взлетела ракета севернее поселка Каранель в районе Дальних Камышей, а потом и на далеком, выступающем в море мысе.
     – Тревога? Неужели узнали о десанте? – Серебров с неприязнью смотрел на широкую полосу яркого света, полукольцом опоясывавшую Феодосийский залив.
     – Нет, – улыбнулся гидрограф. – Отмечают полночь.
     – Не понял... Сейчас уже два часа ночи.
     – Это по московскому времени, а по ихнему, по берлинскому, самая настоящая полночь. Фрицы с рождественского праздника свою полночь отмечают.
     Зарипов помолчал и тихо произнес, как бы говоря самому себе:
     – Близко душистая айва, а достать не могу.
     – Машину добудем, – успокоил его Вадим.
     – Да я не о машине, о доме. Мой дом тут рядом, в Старом Крыму. Отсюда чуть больше двадцати километров, – и Усман пояснил: – Это я вспомнил татарскую поговорку. Она как русская, насчет локтя, который близок, да не укусишь.
     – Утром наши возьмут Феодосию, это точно! А завтра будем в твоем Старом Крыму!
     – Только без меня. Утром нас в Феодосии уже не будет. Будем держать курс к Новороссийску, – и гидрограф грустно добавил: – Который раз вот так! Рядом с домом и мимо...
     Яркая световая полоса, которая неожиданно вспыхнула и пробежала по всему побережью, так же быстро угасла, погрузив древний город, порт и весь Феодосийский залив в кромешную темноту ветреной и промозглой декабрьской ночи.
     2
     К блиндажу приближались с двух сторон.
     Погода ухудшилась. Усилился ветер. С низких туч посыпалась снежная крупа. Шторм усилился, волны с ревом и гулом обрушивались на берег, пенные потоки докатывались до проволочных заграждений, смывая песок вокруг вкопанных кольев, словно пытались их выдернуть. Соленые брызги долетали и сюда, смешивались с крупой и песком, хлестали по лицу, слепили глаза. «Представляю, что сейчас творится в море и каково десантникам на кораблях», – подумал Алексей, приближаясь к блиндажу по ходу сообщения.
     Сзади его прикрывал Серебров, поверху двигались Сагитт Курбанов и Григорий Артавкин. Вторую группу, которая обходила блиндаж с севера, вел гидрограф Усман Зарипов. С ним были старшина Петров и Юрченко.
     У поворота хода сообщения приостановились. Прислушались. Тишина. Вроде никого нет. «Вперед!» – подал знак Серебров. Алексей выглянул и тут же отпрянул назад. Он чуть не напоролся на постового немца.
     Тот оказался глазастым, в кромешной темноте заметил человеческий силуэт, который мелькнул за поворотом хода сообщения.
     – Ганс, это ты? – настороженно крикнул постовой.
     Алексей на мгновение растерялся. Как быть? Тянуть время нельзя и опасно. Каждая секунда грозила гибелью. Надо отвечать, чтоб ослабить напряжение, притупить бдительность немца и дать возможность Артавкину зайти сзади.
     – Нет, не Ганс. Ты ошибся, – спокойно ответил Алексей по-немецки.
     – А нет ли у тебя закурить? – спросил постовой.
     – Увы, оставил в блиндаже.
     Уроки по языку, многочисленные тренировки, участие в допросах пленных оказались не напрасными.
     – Какого черта ты так долго там возишься? – спросил немец.
     – Штаны застегиваю, – невозмутимо отозвался Алексей.
     – Да ты что, скотина пьяная? Решил окоп изгадить... – возмутился немец и поперхнулся.
     Это Григорий Артавкин с быстротой пантеры прыгнул на гитлеровца сзади. Одной рукой он зажал ему рот, а другой – точным, отработанным на тренировках ударом сразил постового наповал. Тот даже не пикнул.
     Черноморцы молча двинулись дальше. Но не успели они сделать и десятка шагов, как дверь блиндажа распахнулась. Вылетел сноп света, донеслись звуки танго, пьяные голоса, смех. В проеме двери появилась долговязая фигура. На плечах – офицерские погоны.
     – Фриц! – крикнул он в темноту. – Фриц! Ты где запропастился, черт тебя дери?
     – Закрой дверь, дует! – раздался требовательный голос из блиндажа.
     —Не простудитесь! – огрызнулся долговязый немец, но дверь закрыл.
     Оставаясь на месте, он закричал, и в его голосе явственно сквозило недовольство:
     – Фриц! Где же ты? Отзовись, наконец?!
     – Я здесь, герр лейтенант, – Алексей шагнул навстречу.
     – Ты что, пьян, свиная твоя рожа? Это я, обер-лейтенант Герман Герлиц. С кем ты меня спутал, болван?
     – Прошу прощения, – выдавил из себя Алексей.
     – Иди сейчас же сюда, скотина...
     Внезапно ойкнув, долговязый схватился руками за грудь, в которую по самую рукоятку вонзился кинжал, и стал медленно оседать.
     – Пьянствуют, гады, – Сагитт вынул из тела немца кинжал, обтер лезвие об офицерский френч.
     – Новый год встречают. – Артавкин тихо выругался.
     – У них сейчас рождественские праздники, – уточнил Алексей.
     – Разговорчики! – осадил их Серебров и подал команду. – Берем блиндаж. Артавкин первый! Все, кто впереди, перед тобой – твои. Я и Курбанов следом. Все фрицы, что справа, твои, Сагитт.
     – Все, кто справа, мои, – повторил Курбанов.
     – Теми, что слева, займусь я, – закончил Серебров. – Громов нас прикрывает!
     Но едва они приблизились к входу в блиндаж, как неожиданно внутри загремели выстрелы. Автоматные и пистолетные. Кучно и торопливо. Черноморцы переглянулись и вскинули оружие. Лезть под пули не имело никакого смысла. Что там, в блиндаже, произошло? Кто и в кого стреляет? Неужели группа Усмана Зарипова опередила их? Как они там оказались? Выходит, из блиндажа есть и второй выход? Как же они об этом не догадались раньше и не разведали подходы?
     Дверь блиндажа с шумом распахнулась. В светлом прямоугольнике выросла крупная фигура немца. Он остановился на мгновение и поспешно вскинул автомат. Тут же Артавкин и Курбанов одновременно, почти в упор выстрелили в него, сразив наповал. Немец, выронив автомат, рухнул им под ноги.
     – Не стреляйте, хлопцы! – донесся из глубины блиндажа голос Семена Юрченко. – Мы уже их всех поизничтожили!
     – Молодцы! – Серебров, переступив через тело убитого фашиста, направился к блиндажу. – Пошли, ребята, поприветствуем победителей!
     В наступившей тишине послышался голос гидрографа:
     – Разведка, заходи! Каюта свободна!
     А из полуоткрытой двери, сквозь шум ветра и грохот волн, доносилась ласковая музыка знаменитого танго, и бархатный голос певицы томно выводил слова:
     В парке Чаир
     распускаются розы...
     На столе откупоренные бутылки с французским коньяком и крымским вином, открытые мясные консервы, аккуратно нарезанные куски сала и колбасы, пачка печенья, недопитые стаканы... Обитателей блиндажа уже нет в живых, убит и тот немец, который пару минут назад крутил ручку патефона, устанавливал диск пластинки. А острая игла по-прежнему снимала запись со звуковой дорожки...
     В парке Чаир
     наступила весна...
     У Алексея что-то кольнуло под сердцем. Музыка напомнила о том, что он никогда не забывал. Под это танго они танцевали со Сталиной. В тот последний мирный вечер. Бал в Доме офицеров флота. Ее руки, обнявшие его за шею. Запах духов «Огни Москвы», тихий шепот ласковых слов. Неужели все ушло и больше никогда не повторится? Как она там, под Балаклавай? Жива ли?.. Как ей воюется? Дошло ли его краткое письмо, отправленное с Красниковым?
     В блиндаже, перебивая все иные запахи, сильно пахло пороховой гарью.
     Серебров посмотрел на часы: до начала штурма Феодосии осталось два часа, до города, до немецкого штаба – добрый десяток километров, а они все еще торчат в поселке Каранель....
     (Продолжение следует.)
     

---

Начало в № 26.