Ослепительная сине-белая вспышка зажглась в непроницаемой темноте и стремительно полетела по прямой, немного снижаясь. За ней последовала вторая, но, видимо, она так сильно хотела догнать свою подругу, что заторопилась и упала гораздо ближе того места, где приземлилась её сестра. Сдвоенный грохот сотряс равнину, домики, самолёты и холмы. Стало светло так, как не бывает в самый длинный июньский день. Потом свет погас, и остался лишь огромный костёр, то и дело прошиваемый встречными огненными стрелами.
     В первый момент Алексей подумал, что на крышу модуля обрушилась тысяча кувалд сразу, а потом они стали падать мелкими группами. Несмотря на ужасный шум, ему не хотелось открывать глаза. Перед ним стояла медсестра Людмила, она держала в руках огромный букет жёлтых тюльпанов и улыбалась ему. Как ему не хватало всю жизнь такой улыбки: спокойной, всё понимающей, сердечной и любящей! Почему ему всё время попадаются крикливые, рефлектирующие и нетерпеливые девчонки? И где они, спокойные?..
     – Лёха, вставай, душманы обстреляли звено! – закричал в ухо и затормошил плечо сосед Серега Мясоедов. – Слушай, зарево, как днем, вот это д-а-а-а...
     – Значит, ребятки, лихо отработали, – медленно и чётко Алексей произносил слова, словно поднимал гири и одновременно растирал лицо своими огромными, скорее шахтёра, чем лётчика ладонями. – У нас что-нибудь осталось? – спросил он и стал шарить рукой по столу.
     – Конечно, оставите вы, ваше благородие, ценной жидкости, жди. Всё изволили вылакать!
     – Ну, ладно, ладно, не кипятись. – Гордынский нашёл канистру с водой, плеснул в кружку и в лицо. Вода была хоть и тёплая, но освежила и на какое-то время избавила от отвратительного металлического привкуса во рту. Он посмотрел в окно, где мелькали сполохи, и прислушался.
     – Ракеты ещё не сошли? – медленно подбирая слова, спросил он Серёгу, который норовил что-нибудь увидеть в щёлку между дверью и стеной вагончика.
     Но ему ответил замполит эскадрильи майор Петухов, который заглянул в их жилище:
     – Все целы? Никуда не вылезать, там ещё патроны рвутся. Ну и запахан у вас! Проветрите, что ли? – и замполит исчез в темноте.
     – Ага, щас, откроем все окна, и пусть полетают снарядики, – подвёл итог Гордынский.
     – Слушай, я всё-таки проветрю, а то у нас дышать нечем, – открыл дверь Серёга.
     – Хорошо, только не отползай далеко. А то потом тяжело тебя собирать будет, как в прошлом месяце Сретенича, – его передёрнуло от этих воспоминаний, и он повалился на постель. «Господи, ну зачем мы так нажрались! Ладно, я хоть завтра не дежурю». Алексей перевернулся и устроился на левом боку: сердце хоть и стучало, но тихо, зато не было выматывающей изжоги.
     Утром о ночном происшествии напоминала груда обгоревшего металла – всё, что осталось от четырёх «Мигарей». Никто из личного состава не пострадал, кроме часового. Он хоть и вовремя спрятался за обваловку, но взрывной волной его оглушило. Зато в округе всё было изрешечено пушечными снарядами, а у ближайшего ангара была снесена половина крыши. Скорее всего, ракета сошла с турели и прямехонько, как швейная машинка, пропорола металл. Гордынский шёл на завтрак, потом на построение и всё время вспоминал, где он уже слышал о раздолбанной крыше. «А, вспомнил, ребята из Шяуляйского полка рассказывали, как взлетел после ТЭЧи 23-й, и сразу после защёлкивания шасси начала фигарить пушка, которая разнесла коровник. И технари потом на чём свет стоит кляли, но латали крышу сердитым литовцам».
     Он чуть-чуть повеселел и стал понемножку отходить от мрачных мыслей о похмелье и ночного обстрела. Даже улыбнулся в строю. Правда, к действительности его вернули безжизненная каменная пустыня вокруг и скрипучий сердитый голос командира полка: «В результате ночного нападения мы потеряли...» Алексей осмотрел своих соседей по строю, своё звено. Слева стоял и мерно посапывал, как будто спал, старший лейтенант Гриша Мозгун, слегка полноватый, но не рыхлый, спокойный, но не флегматичный. Он сам давно бы мог командовать эскадрильей, если бы на полигоне не влепил ракету в «задницу» своему ведущему. Он слишком близко подошёл, и она, тепловушечка, не захотела поймать след от мишени, а схватила тепло от сопла комэска. Хорошо хоть майор не погиб. Катапультировался. Ну, раба божьего отправили служить в ЗабВО, сняли с командира звена, а заодно и капитанскую звёздочку. Сейчас след от нее на погоне уже выгорел, а когда он приехал сюда после многочисленных рапортов свеженький, то еще была видна отметинка. Глядя на хитреца Гришку, можно было подумать, что он слега дремлет, оставив бодрствующими две узкие щёлки глаз и подставив лицо под жаркое афганское солнце. Но это была маскировка, стоило только Алексею подмигнуть ему, как тут же дёрнулось левое веко Мозгуна, мол, командир, об чём базар, ситуацию контролируем. Если Гришке было до лампады, о чём там распинался комполка, тем более что раздача дынь все равно состоится на разборе в классе, то вот его правый ведомый Мясоедов просто пожирал глазами начальство, по-юношески задрав подбородок и нос. «Пацан, ему ещё интересно, что поведает начальство. Правда, надо признать, что душманы вряд ли так подумали о Серёге, когда он третьего дня точно вложил в их пещеру две ракеты. Как будто они там и были».
     – В распоряжение командиров подразделений, – вывел его из созерцания подчинённых громкий приказ полковника Банникова.
     Перед тем как зайти в класс, закурили.
     – Неужели сучонок снова отвертится, – вздохнул Мозгун и тихо выругался.
     – Брось, Гриш, не питай иллюзий, – ответил ему Гордынский. – Что в принципе изменилось? Вот когда у Кротюка папа уйдёт на пенсию, вот тогда и сынку прищучат хвост. Точнее, он просто быстро и, главное, незаметно для таких, как ты, поборников справедливости, дембельнётся.
     – А ты разве не поборник этой, мать её, справедливости! – чуть резковато, чем обычно заметил Григорий.
     – Ладно, не цепляйся к словам. Скажи мне лучше, как завтра в партию будут тебя принимать?
     – Вроде, говорят, полетим на «вертушках» в Кабул?
     – Брось, там же опасное ущелье. Собирались же на машинах.
     – Да ну их чёрт разберёт. Пошли, – он бросил окурок в урну, как всегда не попал, поднял, снова бросил и посмотрел с укором на товарища. Алексей понимал, почему он не хочет продолжать разговор. Тот случай с ракетой замедлил на два года пребывание его в кандидатах в партию.
     Когда они подошли к штабу, их догнал заместитель командира полка по ИАС подполковник Беглижский.
     – Богам-инженерам! – взял под козырёк Гордынский и галантно отступил перед главным инженером полка.
     – Здравствуйте, товарищи лётчики! – устало ответил Беглижский и так же устало поднёс руку к фуражке. Высокий и сутулый, с обгоревшим и задумчивым лицом, которому очень недоставало пенсне на носу, он больше походил на аптекаря-химика из еврейского местечка на западе Белоруссии, чем на кадрового военного, чей срок службы уже подбирался в 30 годам. Он, видимо, шёл с разбора от командира и ещё отчасти переживал гибель четырёх бортов.
     – Бронислав Евгеньевич, на два слова, пожалуйста, – Гордынский не по-уставному взял подполковника за локоть и немного подвинул в стенке. – Товарищ подполковник, ну сколько это может продолжаться? Сколько можно терпеть художества сынка? Ну, вы же член парткома? И прекрасно знаете, что он как заместитель командира полка ничего не сделал, чтобы рассредоточить лайнеры!
     – Парни, вы вообще о чём?
     – Да всё о том же, – просипел из-за спины Алексея Мозгун.
     – Да у вас тут целая делегация. Ну, если вы о подполковнике Кротюке, то ему объявлен строгий выговор, – Беглижский разминал в руках сигарету и с лёгкой хитрецой смотрел на искателей справедливости.
     – Ага, повесьте свой выговор на ПВД, – тихо, но сердито, вполоборота от зама выдавил из себя Алексей.
     – Не понял? – поднял брови инженер.
     – Извините, товарищ подполковник, – спохватившись, проговорил Гордынский.
     – Вот что, ещё утро, а вы уже, я смотрю, перегрелись. Ладно, я пойду, мне ещё тут борты вам, соколы, искать. Кстати, – он посмотрел на Мозгуна. – Григорий, вам сегодня, кажется, на бюро в дивизию ехать?
     – Разве сегодня? – удивился Мозгун.
     – Да и возглавит делегацию... нет, конечно, не Кротюк. Не смотрите на меня так. Летит подполковник Белин, – сказал Броныч, как его звали в полку, и закрыл за собой дверь в инженерный отдел.
     Пилоты быстро пошли в свой класс, где им попало от командира эскадрильи за опоздание, и стали слушать установку на день. Алексей тихо спросил у Мясоедова про разбор: никто об этом не говорил, значит, вопрос был решён наверху и главный инженер был прав.
     Комэск ставил задачу на сегодняшние полёты. Нельзя сказать, чтобы это сильно нравилось лётчику второго класса командиру звена капитану Советской армии Алексею Гордынскому. Но в силу усвоенных за 10 лет службы и пяти лет в училище правил он привык внимательно слушать и делать пометки в блокноте, сверять высоты и названия мест на карте. Комэск майор Зорич в полку был недавно, пришёл из Венгрии за месяц до отправки в Афган. Иногда он вворачивал остроты типа: «Не делайте умное лицо – вы же офицер», тем самым снимая напряжение перед заданием. А порой ударялся в обобщение и даже выдавал весьма интересные вещи, как недавно: «Лётчик думает только четыре секунды!» После этого очень точного наблюдения Алексей стал внимательнее присматриваться к новому комэску и каждый раз находил в нём что-то новое. Говорят, что Зорич один раз катапультировался. Случай достаточно редкий в лётной практике. Не совсем удачно, но остался жив. Зато его командир (а летели они на спарке), так и остался, бедолага, на борту. И всё, что от него собрали, уместилось в среднего размера целлофановом пакете.
     На сегодня задача была проста. Просто дежурить. Тем более что активных операций против душманов не намечалось. Единственное мероприятие в полку – отправка два Ми-8 в Кабул на парткомиссию. Туда должен был лететь и Мозгун. Его уже вызвали, и парень, наверно, омывает свою нехилую рожу французским одеколоном. «А что, запах «массандры» должен перешибить». Одеколон они с Гришей купили недавно в местном дукане. Лавочник Саид так стал нахваливать свой товар, когда увидел пачку афошек! Ещё подарил маленький флакон женских духов. Алексей долго отказывался. А Саид заманчиво улыбался: «Для Наташи, Наташи...» Афганцы все русских женщин звали Наташами.
     – О чём задумались, капитан? – строгие глаза Зорича буравили короткий бобрик Гордынского. – Вам сегодня дежурить вместо Мозгуна. Он, скорее всего, вернётся только завтра.
     – Слушаюсь, товарищ майор. – «Ну, не отвертится Гришка от пузыря. Пусть достаёт, где хочет». Гордынский поднялся и вышел из сауны, как лётчики называли класс для занятий. Собственно говоря, на улице было также жарко, только иногда налетал порыв ветер.
     После обеда они провожали будущих коммунистов: замполита полка подполковника Белина, парторга, пару лётчиков, инженера полка и ещё несколько офицеров из ОБАТО. Те решили не трястись в пыли и по жаре полдня в уазике и прилететь в Кабул с ветерком. Гриша неожиданно обнял Алексея и сказал ему, глядя своими чёрно-
     смородиновыми глазами. «Лёш, если что, ты знаешь кому...» Гордынский вырвался из объятий этого медведя и нарочито строго ответил: «Ты, чё, родной, ты это кончай. Тоже мне! Возвращайся и обмоем твой билетик. Ты мне ещё за дежурство должен». Гриша грустно улыбнулся и поднялся в «вертушку».
     Два Ми-8, подняв такое облако пыли, что Гордынский подумал, как бы они не столкнулись, медленно набрали высоту и скрылись за горами. «А почему без прикрытия, без «крокодилов»?» – раздался голос рядом. – «Торопятся!» – последовал ответ и длинная матерщина. Алексей, как всегда в таких случаях, когда нельзя было избежать армейского фольклора, поморщился и зашагал к своему бунгало. Надо было хотя бы попытаться выспаться – через два часа заступать на дежурство.
     Но заснуть Алексею практически не удалось. Сначала провалялся в духоте, потом он кое-как закемарил, но этого времени не хватило нормально отдохнуть. За свой взлохмаченный вид на постановке он сразу получил нагоняй от командира. Гордынский, в общем, не обиделся. Он прекрасно знал, какими злыми, независимо от его желания, глазами смотрел он на всех после сна. Но они сделались колючими, после того как Банников объявил, что старшим летчиком в паре назначается подполковник Кротюк. Это могло означать только одно – его, капитана Гордынского, сегодня будут инспектировать. «Ну, что же, проверяйте, только бы не заплакать кровавыми слезами от такой инспекции».
     Первого заместителя командира полка, как говорят, зама по боевой, подполковника Владимира Петровича Кротюка в полку не любили. Появился он здесь год назад, заменившись из Германии, а перед этим был в Монголии. Это несколько удивило местную общественность. Обычно после сладких заграничных мест ребят окунали в пыль и грязь далеких российских провинций, как минимум за Урал, а ежели по полной справедливости, то в Забайкалье. А тут – с комэсков в замы, да ещё в Белоруссию! Не самый хилый регион Союза со всех точек зрения.
     

     (Продолжение следует.)