Ещё в довоенное время на устах у каждого от мала до велика была сама собой запомнившаяся строка: «Нам песня строить и жить помогает...» И это действительно было так. А когда началась война, то к ней, этой строке, вполне можно было добавить: песня помогала не только строить, но и воевать и побеждать.
     Ведь народ-то в России песенный, и в старину на покосах сена или уборке зерновых разносилась окрест многоголосая песня, не говоря уж о вечеринках и свадьбах. Знаем мы, и в кино это отражалось: чапаевцы, отдыхая перед боем на Урале, дружно и самозабвенно пели: «Ревела буря, дождь шумел», вспомним фильм «В бой идут одни старики», поставленный прекрасным режиссёром и актёром Леонидом Быковым: там «Смуглянка-молдаванка» лейтмотивом пронизывает всю лётную боевую жизнь, поднимает настроение и, скажем так, вдохновляет пилотов.
     Всё очень похоже было и в моей службе. Призванные в Воронежской области, мы, семнадцатилетние, следовали к фронту в товарняке, который почему-то назывался «пятьсот тридцать третьим весёлым», – ехали, не зная куда, – название пункта разгрузки было покрыто тайной. Знали, видели лишь, что колёса стучат на Запад, к передовой. Замечу, кстати, что в армию все мы шли с искренним желанием, никаких «откосов» – самого этого понятия не было и в помине. В военкомате нас уже успели ознакомить с оружием, и о фронтовых делах все мы знали из газет и передач радио и лишь дожидались того дня, когда наконец вольёмся в ряды освободителей своей страны. Поэтому, лёжа на двухярусных вагонных нарах, подкрепившись походным пайком – хлебом да консервами, не совсем дружно, но от души горланили: «Одержим победу, к тебе я приеду на горячем боевом коне...»
     Колёса перестали стучать в дождливый осенний вечер. Мы, одетые по «гражданке», высыпали из вагонов и по команде забрались в кузовы, как потом узнали, «студебеккеров» и «фордов». По разбитой дороге нас подвезли к землянкам и сразу, построив, распределили кого куда. Я вместе с четырьмя другими воронежцами вошёл в землянку с подслеповатой лампочкой у потолка и земляным полом и тут же услышал жёсткий голос старшины (фамилию узнал потом – Мозжухин):
     – Располагайтесь.
     Старшина жестом указал на двухярусные металлические кровати.
     Из угла землянки, с первого «этажа» подал голос кто-то из старожилов::
     – Вы хоть знаете, куда попали? На окраину Харькова. В 374-й зенитно-артиллерийский полк. Это – штаб дивизиона. «Юнкерсы» и «хейнкели» к нам ещё залетают. На этом рубеже встречаем их.
     Вскоре в землянке зазвучала песня про Одессу. Та самая – из кинофильма «Два бойца».
     Аккомпанировал нам на баяне круглолицый солдат с улыбчивыми серыми глазами. Потом узнал: это был Коля Мусатов, связист дивизиона.
     – Шаланды, полные кефали
     В Одессу Костя приводил, –
     подхватили и мы с чувством, вдохновенно, хотя одесситов в нашей команде и не было, –
     И все биндюжники вставали,
     Когда в пивную он входил.
     Утром нам выдали амуницию. Меня направили в расположенную по соседству батарею. Под вечер в небе появились немецкие самолёты, следовавшие на Харьков, и батарея наша загрохотала так, что я растерялся. Но сержант приказал подносить тяжёлые снаряды 76-го калибра, и было уже не до растерянности.
     На батарее пробыл всего три дня. Меня, как успевшего окончить девять с половиной классов, вернули в штаб и назначили разведчиком дивизиона. Быстро обучили пользованию приборами наблюдения – это были БИ (бинокулярный искатель), бусоль, оптический бинокль, знанию силуэтов самолётов – своих и чужих, и поставили на позицию в обшитый изнутри брёвнами окоп с этими самыми приборами и телефоном. Началась боевая служба: вместе с батарейцами, обнаружив самолёты противника, выдавал координаты. Мы открывали огонь по ним, они бомбили нас.
     А вечерами кучковались в землянке возле Николая Мусатова и пели «Тёмную ночь» – её я уже слышал, «Любимый город», который может спать спокойно, – эту пели ещё до войны, «Тачанку-ростовчанку», и знаменитую, ставшую народной «Катюшу». Одну из песен я услышал в землянке впервые, слова резанули по сердцу:
     Мотор уж пламенем пылает,
     Кабину лижут языки,
     Судьбы я вызов принимаю,
     Её пожатие руки.
     Мы уже видели воздушные бои, видели, как падают подбитые самолёты, оставляя шлейфы дыма, взрывы при ударе о землю. До призыва я был в числе десяти земляков, прошедших «лётную комиссию», и мысленно готовился к будущим воздушным боям. Но нас в авиацию почему-то не взяли...
     Слова песни трогали ещё и потому, что при бомбёжках погибали и наши батарейцы. Мы хоронили их, прощались ружейными залпами. Шли дальше, а могилы друзей оставались за спиной на своей и чужой земле под пирамидками с красной металлической звёздочкой.
     С боями прошли Украину, Молдавию (по Гагаузии), форсировали Дунай – на плотах ночью, чтобы не попасть под бомбёжку, и оказались на его правом берегу, на горе, в румынском селении Исакча. А потом – для прикрытия проходящих эшелонов – нас перебросили в Галац.
     Песню в любой обстановке не забывали. Помогали Коле тащить баян – он был нам как оружие.
     В Румынии нам выдалось такое приключение. На полуторке мы, трое солдат и офицер, везли новые приборы из полка в дивизион. Вечером на лесной дороге заглох мотор. Водитель развёл руками: кончился бензин. Развели костёр и стали ждать... Вскоре возле нас остановился автобус. Познакомились с его пассажирами: оказалось, что в Галац ехали румынские артисты. Не без труда объяснились. Артисты извлекли из машины большой кувшин вина, мы – консервы и надолго засели у костра. Кончилось тем, что румыны взяли наш грузовичок на буксир и дотащили до самого дивизиона. А на прощанье пообещали выступить с концертом.
     В то время мы были с румынами уже в союзе: король Михай повернул уцелевшие дивизии против Гитлера.
     Румыны сдержали слово. Были на концерте и дойна, и зажигательный жок. Мы тоже в долгу не остались. Когда дошли до «Катюши», то пели уже вместе.
     А дорога вела нас дальше. На подступах к Будапешту полк оснастили «девяностопятками». Мы могли успешно поражать и наземные цели.
     Бои в Венгрии были ожесточёнными. А к ночи, когда канонада стихала, опять же наступало время песни. Помню, как мой дружок ефрейтор Валентин Исупов, парень из Оренбурга, в то время Чкалова, хрипловатым голосом выводил:
     У воротного столба
     нету счастья никогда,
     Либо ветер, либо дождь,
     Либо милку долго ждёшь...
     За рубежом, на окраине Будапешта, уже после победы, по-особому воспринимался звучащий по радио голос Лемешева:
     Слышу пенье жаворонка,
     Слышу трели соловья, -
     Это русская сторонка,
     Это родина моя.
     Кто-то раздобыл заезженную пластинку эмигранта Лещенко. И вновь слова на разрыв сердца:
     Я тоскую по родине,
     По родной стороне своей...
     От таких песен, если не драишь матчасть орудия, или «не работаешь на снарядах», готовя их к погрузке, а стоишь в одиночестве на посту, подкатывал к горлу комок.
     А уже в декабре сорок пятого мы, может, на том же самом «пятьсот тридцать третьем весёлом», может, на тех же именно двухярусных нарах пересекали, возвращаясь, границу Отечества. И в сердцах рождалась песня, которую мы, постаревшие, поседевшие, запоём спустя десятилетия:
     Пол-Европы прошагали,
     пол-земли,
     Этот день мы приближали,
     как могли.
     В русских песнях судьба народа. В них – наша история.
     

---

     Соловьи
     Стихи Л. Фатьянова.
     Музыка В. Соловьева-Седого
     Соловьи, соловьи,
     не тревожьте солдат,
     Пусть солдаты немного поспят,
     Немного пусть поспят.
     Пришла и к нам на фронт весна,
     Солдатам стало не до сна –
     Не потому, что пушки бьют,
     А потому, что вновь поют,
     Забыв, что здесь идут бои,
     Поют шальные соловьи.
     Но что война для соловья!
     У соловья ведь жизнь своя.
     Не спит солдат, припомнив дом
     И сад зелёный над прудом,
     Где соловьи всю ночь поют,
     А в доме том солдата ждут.
     Соловьи, соловьи,
     не тревожьте солдат,
     Пусть солдаты немного поспят,
     Немного поспят.
     А завтра снова будет бой, –
     Уж так назначено судьбой,
     Чтоб нам уйти, не долюбив,
     От наших жён, от наших нив;
     Но с каждым шагом в том бою
     Нам ближе дом в родном краю.
     Соловьи, соловьи,
     не тревожьте солдат,
     Пусть солдаты немного поспят,
     Немного поспят.
     1942 г.
     

     Случайный вальс
     Стихи Е. Долматовского
     Музыка М. Фрадкина
     Ночь коротка,
     Спят облака,
     И лежит у меня на ладони
     Незнакомая ваша рука.
     После тревог
     Спит городок.
     Я услышал мелодию вальса
     И сюда заглянул на часок.
     Хоть я с вами почти незнаком
     И далёко отсюда мой дом,
     Я как будто бы снова
     Возле дома родного.
     В этом зале пустом
     Мы танцуем вдвоём,
     Так скажите мне слово,
     Сам не знаю о чём.
     Будем кружить,
     Петь и дружить.
     Я совсем танцевать разучился
     И прошу вас меня извинить.
     Утро зовёт
     Снова в поход.
     Покидая ваш маленький город,
     Я пройду мимо ваших ворот.
     Хоть я с вами почти незнаком
     И далёко отсюда мой дом,
     Я как будто бы снова
     Возле дома родного.
     В этом зале пустом
     Мы танцуем вдвоём,
     Так скажите мне слово,
     Сам не знаю о чём.
     1943 г.
     

---