(Окончание.
     Начало в № 184.)



     – Даллес – это 1940–1950-е годы. А сегодня?
     – То же самое происходит и сегодня. Приведу один пример как раз из событий вокруг Египта. 30 января 2011 года Обама отправил в Каир в качестве спецпосланника Фрэнка Визнера. Об этой фигуре стоит сказать подробнее. Сначала посол в Египте в 1986–1991 годах, затем на Филиппинах и в Индии; после ухода с дипломатической службы этот «тихий американец» работал в печальной памяти корпорации «Энрон», в ряде неправительственных организаций, впоследствии – сопредседатель рабочей группы по Ираку и – внимание – спецпредставитель США в составе «тройки» по определению будущего статуса Косово, этого криминального наркоисламского анклава, управляемого ЦРУ и мафией по поручению наднациональных структур. Короче, как говорят в народе, Фрэнк – «не хрен собачий».
     Отец Визнера, тоже Фрэнк, – один из организаторов ЦРУ, отметившийся участием по линии ЦРУ в подготовке антисоветского мятежа в Венгрии. Фрэнк-младший женат на мачехе Николя Саркози, то есть второй жене отца президента Франции, и имеет от неё четырех детей. Именно он, как утверждает известный французский журналист Тьери Мейсан, сыграл огромную роль в карьере Саркози, в привязке его к США.
     По данным Мейсана, один из сыновей Визнера был в период президентской кампании Саркози его пресс-секретарём для англосаксонских СМИ, а другой – одно из главных лиц в Carlyle Group. Этот фонд управляет активами семейного тандема «Буши – Бен Ладены»; в этот же фонд Визнер пристроил брата Саркози – Оливье.
     Визнер, по задумке Обамы, должен был убедить Мубарака уйти по-тихому. Однако не тут-то было. Сначала в Каире, а затем 5 февраля в Мюнхене на конференции по безопасности Визнер заявляет, что США и Европа должны поддержать Мубарака и он не должен уходить. Хиллари Клинтон (госсекретарь США. – Ред.) в ответ делает вполне обамовское по духу заявление о необходимости поддержать «демократические силы», однако Визнер, по сути, дезавуирует это заявление. И тогда Обама прекращает его миссию.
     Я примерно представляю себе, как человек уровня, карьеры и семейных традиций типа Визнера должен воспринимать чету Клинтонов, Обаму и им подобных. Но дело, разумеется, не в личных пристрастиях.
     Налицо схватка двух кланов, которые по-разному смотрят на будущее мира и Ближнего Востока, кланов, за которыми стоят разные наднациональные группировки. При этом семьи из различных кланов могут иметь общий бизнес. Жизнь меняется. Например, когда-то Ротшильды поддержали де Голля (одним из первых о связях генерала с банкирами написал Анри Костон), а сегодня они с помощью таких, как Саркози, ломают то, что осталось от голлистского движения, – и это тоже часть глобальной кризисной перестройки, кризисного менеджмента.
     – Есть что-то, что как-то регулирует эту борьбу группировок за будущее?
     – Структуры, группировки, в которые организованы хозяева мировой игры, ведут между собой острейшую борьбу, но борьбу по определённым правилам. По крайней мере так было до сих пор. Сохранятся ли эти правила по мере неминуемого обострения борьбы за будущее в условиях кризиса? Есть сомнения. За последние несколько месяцев произошли события, которые эти сомнения подпитывают. Речь идёт о демонстративно брутальном и унизительном, организованном как личностное размазывание по стенке аресте Стросс-Кана (директора-распорядителя Международного валютного фонда, одного из потенциальных кандидатов Социалистической партии Франции на президентских выборах 2012 года. – Ред.), теракте в Норвегии и отчасти волнениях «цветного дна» в Лондоне. То, что Брейвик не одиночка (точнее, такой же «одиночка», как Освальд, Сирхан Бишара Сирхан или Карл Вайс – убийца самого опасного соперника Франклина Рузвельта Хью Лонга, прототипа губернатора Вилли Старка – главного героя «Всей королевской рати» Роберта Пенна Уоррена), а «элемент» международной сети, не вызывает сомнений.
     То, что убийство нескольких десятков детей (причём детей вовсе не пролетариев) – это сигнал, который определённые группировки мировой элиты посылают другим, сомнения тоже не вызывает. А вот то, что жертвами стали дети, свидетельствует: мировая борьба в условиях кризиса приобретает столь ожесточённый характер, что подан сигнал: если что, не пощадим и детей. Интересно, будет ли ответ, и если да, то какой и где, но ясно, что в любом случае он усилит нестабильность.
     – И какая глобальная цель вот этого всего разжигания нестабильности?
     – Главная цель – создание нового мирового порядка, в котором нынешние «властелины финансовых колец» сохранят свои власть и привилегии, сократят население планеты и попытаются установить над оставшимися жёсткий контроль квазикастового типа с помощью банковских карт, встроенных биочипов и, возможно, превратившись при этом в существ иного социобиологического типа.
     Это долгосрочная перспектива. В среднесрочной перспективе события зимы – лета 2011 года, будь то Ближний Восток, Норвегия или Лондон, работают на усиление правых, а в перспективе – праворадикальных сил в Европе. Хаос на Ближнем Востоке уже выбросил в Европу дополнительные волны мигрантов, а ведь Меркель, Саркози и Кэмерон уже говорят о том, что стратегия мультикультурализма провалилась и с ней надо заканчивать. В этом контексте ясно, что появление в Германии книги автора с весьма говорящей фамилией Сарацин было не случайностью, а запланированной подготовкой общественного мнения (речь идёт о книге немецкого банкира Тило Сарацина «Германия самоуничтожается» о проблемах мусульманской иммиграции в Германию. – Ред.).
     Но что значит покончить с мультикультурализмом? Куда деть живущих в Европе турок, курдов, арабов, африканцев? Депортировать? Как? Куда? Огромную массу выходцев из «третьего мира» вряд ли получится куда-то «деть». Их можно разве что попытаться поставить в жёстко подчинённое положение, ограничив права и поместив в гетто.
     Но ясно, что, во-первых, попытаться сделать это могут только правоавторитарные националистические режимы, наплевавшие на «мультур-культур» и ряд либеральных ценностей. Случайно ли на Западе начинается нечто похожее на реабилитацию национал-социализма, проявляющуюся пока только робко? Речь идёт, например, о выставке в Германии, посвящённой Гитлеру (впервые), о трактовке национал-социализма как меньшего зла по сравнению со «сталинским тоталитаризмом». Во-вторых, попытка жёстким образом изменить положение во многом привыкших к халявной жизни выходцев из Азии и Африки вызовет их сопротивление.
     Сегодня в попытках правой радикализации Европы заинтересованы, с одной стороны, те, кто стремится к усилению Европы путем:
     установления в ней праворадикальных порядков, что автоматически потребует превращения Западной Европы в импероподобное образование, жёсткую иерархизацию Евросоюза на «тех, кто почище-с» (германо-французское ядро) и на тех, «кто погулять вышел»;
     жёсткую социально-политическую иерархизацию внутри обществ с превращением цветных низов в неполноправный сегмент социума;
     охлаждение отношений с США, а следовательно, вытеснение евроатлантического сегмента элит национальным/имперским и, естественно, более или менее тесный союз романо-германской Европы (Европы Каролингов) с Россией.
     С другой стороны, в попытке создать в Европе праворадикальные режимы заинтересованы и те, кто стремится ослабить Европу, полагая, что попытки западноевропейцев решить свои проблемы путём праворадикальной квазиимперскости приведут к взрыву на социально-расово-этническо-религиозной основе, к взрыву, который подорвёт Европу и станет средством, технологией управляемого извне хаоса.
     Противоположные по направленности силы делают одно дело – с разными целями. Отсюда – возможность тактического (при этом бесконтактного или через посредников) союза. В истории примеров тому хватает. Так, в конце 1916-го – начале 1917 года совпали интересы Германии, с одной стороны, и Великобритании и США – с другой, в свержении русского царя и дестабилизации ситуации в России.
     – Андрей Ильич, а какие мотивы у Китая включиться в эту глобальную игру? Только ли борьба за какие-то источники энергии или что-то ещё?
     – Я не специалист по Китаю, Китай меня интересует с точки зрения моих профессиональных интересов – анализа мировой борьбы за власть, информацию и ресурсы. Вынужденный быть державой с глобальными амбициями, Китай должен присутствовать на максимальном числе мировых и региональных площадок, захватывая максимум пространства. Это принцип китайской игры «вей ци», которая известна в мире как японская игра «го»; задача – расположить свои «камни» в разных частях доски, соединить их в «цепи» и окружить противника.
     Поднебесная «выставила» много своих «камней» в Африке, на Ближнем и Среднем Востоке, в Латинской Америке. Правда, в последние месяцы Китай пропустил два удара – Ливия и Судан, который американцам удалось разделить на две части. Но, во-первых, эти удары, несмотря на их чувствительность, с точки зрения мировой игры являются тактическим успехом, во-вторых, убеждён, китайцы найдут асимметричный ответ.
     Сегодня китайская элита играет в очень сложную игру. С одной стороны, объективно она ведёт политико-экономическое и финансовое наступление на позиции США в мире, при этом её экономические успехи создают серьёзнейшие социальные проблемы, связанные с хрупкой социальной структурой, демографией и экологией. С другой стороны, китайская элита делает всё, чтобы избежать военного столкновения с США, при этом целый ряд возникающих проблем всё более трудно и сложно будет решать невоенным путём. Такая ситуация потребует от китайской правящей элиты верха мастерства и виртуозности.
     Вообще нужно сказать, что нынешнее противостояние элиты китайской (восточно-азиатской) и западной, организованной в клубы, ложи и сетевые структуры (прежде всего её англо-американо-еврейского ядра) – интереснейший и доселе невиданный процесс. Западная верхушка впервые столкнулась с противником, который, хотя и представляет незападную цивилизацию, является глобальным игроком. До сих пор глобальным был только капиталистический Запад, опиравшийся в своей экспансии на геокультуру Просвещения.
     Противостояние Запада и СССР и соответственно западной и советской элит было противостоянием персонификаторов двух версий геокультуры Просвещения. Советский проект был вариантом Большого левого проекта Модерна – якобинского, и борьба стартовала в рамках европейско-христианского ареала.
     Я уже не говорю о том, что контрэлиты, совершавшие революцию в России и персонифицировавшие первую, «интернациональную» фазу (1917–1927/29 годы) революции в России, а также игравшие активную роль на второй, «национальной» (1927/29–1939 годы) фазе, либо непосредственно создавались Западом, либо прошли хорошую западную выучку. Они в значительной степени были связаны с западной элитой (финансы, политика, спецслужбы) и ассоциировали себя прежде всего с мировыми, а не с русскими процессами. Здесь также уместно вспомнить и фразу Троцкого о том, что настоящие революционеры сидят на Уолл-стрит, и ту роль, которую Уолл-стрит сыграла в революции и гражданской войне в России (название улицы в нижней части Манхеттена в американском городе Нью-Йорк, где расположена Нью-Йоркская фондовая биржа; в переносном смысле – центр мировых финансов. – Ред.).
     Устранение «западоидного» левоглобалистского сегмента советской элиты было необходимым условием для ликвидации возможности превращения России в «хворост для мировой революции» и/или в сырьевой придаток Запада, необходимым условием перехода от стратегии «мировая революция» к стратегии «красная империя» и, в конечном счёте, для превращения России/СССР в сверхдержаву.
     В то же время смена элит во время национальной фазы революции, приход во власть представителей широких слоёв населения, низов, стали одним из факторов, обусловивших снижение уровня советской правящей элиты (отсутствие связи как с дореволюционной традицией, так и с таковой 1920-х годов), что дало о себе знать после смерти Сталина. Особенно в брежневский период, который внешне (а во многом, по сути) был пиком развития СССР.
     Собственно, СССР проиграл в схватке элит: часть его правящего слоя перешла на сторону главного противника, а другая – оппоненты – оказалась неадекватной и несостоятельной.
     Совершенно иная ситуация в Китае. Во-первых, несмотря на революцию, которая по китайской традиции есть элемент династического разрыва, каких было немало в китайской имперской истории (между Хань и Тан, между Тан и Сун; победа коммунистов в 1949 году лишь увенчала и завершила столетний очередной период хаоса), китайская элита опирается на трёхтысячелетние властные технологии и стратагемы. Прежде всего существуют отлаженные механизмы взаимодействия между центром и регионами, а также механизмы передачи власти. Кстати, ни тем, ни другим российская и особенно советская правящая элита похвастать никогда не могла.
     Во-вторых, за последнюю четверть века китайская элита, особенно её среднее и младшее поколения, приобрела немаловажный опыт игры на мировой площадке. Достаточно ли этого для успеха – время покажет.
     Хотя по такому параметру, как опыт мировой борьбы, китайская элита уступает современной западной, которая начала своё формирование 300–400 лет назад как мировая – в связи с формированием мирового рынка, который, как заметил Маркс, был в той же мере создан капитализмом, в какой создал его. По своей исторической сложности западная правящая элита не имеет аналогов, и эта многокомпонентность, образующая, однако, единое целое, сама по себе – мощное геоисторическое оружие.
     Исторически западная элита вобрала в себя много традиций, причём победоносных: римскую, романо-германскую, англосаксонскую, еврейскую, венецианскую. Они связаны с католической церковью и в то же время с разнообразными ересями и протестантизмом.
     Каждая традиция обладала своими формами организации – тайными и явными, часто орденскими структурами. В XVIII–XIX веках к этому добавились масонские и парамасонские формы, в XIX–XX веках – клубные (от обществ Родса и Милнера до Бильдербергера и Трёхсторонней комиссии) или даже неоорденские. Большинство этих организаций исходно носило наднациональный характер или приобретало его. В ХХ веке они оказались тесно связанными со спецслужбами и академическим сообществом.
     Циркуляция элит в «пентаграмме»: «наднациональные структуры – бизнес – госструктуры – спецслужбы – академическое сообщество» – выращивала умелую, я бы даже сказал, изощрённую элиту. Я не идеализирую и не переоцениваю людей типа Арнольда Тойнби-младшего, братьев Даллес, Киссинджера и Бжезинского, но представить аналогичные им фигуры в российской или советской реальности, не говоря уже о постсоветской, невозможно.
     За несколько столетий капиталистической эпохи западная элита выработала много эффективных властных, информационных и финансовых технологий, усвоила социально-стратегический опыт венецианцев и еврейских общин, интегрировала его и его носителей. Сложность – сила западной элиты. Впрочем, она же может оказаться и слабостью. Западная элита не является непобедимой. Нужно учиться тактические победы превращать в стратегические, но это отдельный разговор.
     У китайской элиты такой внутренней сложности нет. Она в отличие от западной, формировавшейся в постоянно меняющейся среде революций и межгосударственных войн, развивалась в относительно однородной, одноплоскостной имперской среде. Китай – империя, а не система государств, и не случайно с китайской точки зрения вся история Запада – это сплошной хаос. Но именно такая сложная история куёт победителей.
     Сложность и изощрённость китайской правящей элиты в другом, прежде всего в умении ставить себе на службу как достижения, так и слабости противника (35-я стратагема – «цепи»).
     Несмотря на постоянную внутреннюю борьбу, национальные противоречия и так далее, западная элита шла по пути усиления внутренней сплочённости и организации, причём происходило это опять же на наднациональном уровне. Достигалось это двояким образом.
     Первый путь – использование старых наднациональных форм (масоны, иллюминаты и другие) и наполнение их новым содержанием, а также проникновение в старые формы (Ватикан), плюс создание новых наднациональных форм, активизировавшихся после окончания Первой мировой войны и особенно после Второй, в условиях «холодной войны».
     Второй путь – установление родственных связей между элитарными семьями. Важный рубеж здесь – смерть королевы Виктории (1901 год. – Ред.), ярой противницы браков между аристократами и «лавочниками» (то есть финансистами, промышленниками и т. д.). Через год после смерти королевы европейская аристократия собралась и решила, что браки между аристократами и представителями «финансово-промышленного сектора», причём независимо от национальности последних, вполне допустимы. На этом же «съезде» было де-факто принято решение о своеобразном «разделении труда» в новом аристократическо-финансовом классе. В перспективе, например, для Габсбургов это означало одно, для каких-нибудь Гримальди – другое, менее почётное, но необходимое для западной верхушки, стремительно превращавшейся в мировую.
     Весь ХХ век – это дальнейшая консолидация западной элиты, несмотря, а порой вопреки национальным и корпоративным конфликтам активное использование ею «выскочек», характерных для эпохи массового общества (так называемой демократии), например, Троцкого, Муссолини, Гитлера. Западная элита – стратегическая по своей сути, планирующая на многие десятилетия. Одно из ярких подтверждений – программа «Лиотэ». В 1949 году была принята бессрочная программа борьбы с СССР, первые промежуточные итоги предполагалось подвести через 50 лет. По иронии истории они оказались окончательными: 2-3 декабря 1989 года Горбачёв оформил сдачу СССР западной верхушке во время встречи на Мальте.
     В отличие от западной элиты у российской («в русской политике последнего полстолетия ни плана, ни последовательности не было», – говорил Врангель-старший о России второй половины XIX – начале ХХ века) и советской, за исключением периода с середины 1920-х по середину 1950-х годов, стратегии не было. А вот у китайских товарищей она есть, вопрос в том, сколь быстро и успешно они переведут её на глобальный уровень.
     Но есть свои серьёзные проблемы и у западной элиты. Она сформирована капиталистическим строем, капиталистической эпохой, христианством и европейской цивилизацией.
     Однако капиталистическая эпоха заканчивается, идёт демонтаж капитализма. Европейская цивилизация, похоже, своё отжила; белый человек, её носитель, не воспроизводит себе подобных; католицизм превратился в религиозно-финансовое ЗАО «Ватикан»; библейский проект как средство контроля над массами практически не работает.
     Западная элита начинает демонстрировать признаки неадекватности и даже вырождения а ля Будденброки, только вместо четырёх поколений здесь четыре столетия. Иными словами, в условиях кризиса игра как бы начинается заново. Сможет ли западная элита воссоздать себя в соответствии с новыми условиями, обновиться и создать новые формы организации и самоорганизации? Новое знание о мире и человеке в качестве психоисторического оружия? Это один вопрос.
     Ещё один вопрос – смогут ли использовать противостояние Запада и Китая иные субъекты стратегического действия, решая свои проблемы и используя – по принципу дзюдо – силу противника.
     РФ слишком слаба после Третьей смуты, она во многом вне игры. Это уже было в нашей истории. Во время Смоленской войны (1632–1633 годы) один из воевод русской армии Василий Измайлов во время встреч с литовскими «коллегами» хвалил польско-литовского короля, принижая своего государя: «Как против такого великого государя нашему московскому плюгавству биться?»
     Неужели история повторяется? Будем надеяться, что всё же нет и у нас появится субъект стратегического действия.
     Разворачивающееся противостояние западной и китайской элит – небывалое в истории мировой борьбы явление, это захватывающая картина, где нас ждёт немало сюрпризов. Во многом именно эта борьба определит будущее – послекапиталистическое и вообще.
     Надо постараться, чтобы эта борьба не превратилась в «Большую охоту», о которой киплинговский удав Каа сказал, что «после этой охоты не будет больше ни человечка, ни волчонка, останутся одни голые кости». Это программа-минимум. Программа-максимум: по принципу обезьяны, наблюдающей схватку тигров, или в полном соответствии с китайскими стратагемами, например, 5-й или 14-й, извлечь из противостояния Льва и Дракона максимум выгоды.
     – Андрей Ильич, а верите ли вы в возможность возникновения в ближайшие годы центральноазиатского и тихоокеанского очагов нестабильности?
     – Что касается тихоокеанского или азиатско-тихоокеанского очага, то такового нет. Я согласен с теми исследователями (например, с Олегом Ариным), которые в принципе отрицают существование такого региона, считают его фикцией. Говорить нужно о Восточной Пацифике. Она пока что очагом нестабильности не является. Но может стать таковым, во-первых, в случае резкого ухудшения природно-геологической ситуации в Японии; во-вторых, если в Китае начнутся дезинтеграционные процессы или какие-либо иные социальные катаклизмы.
     А вот в Центральной Азии очаг нестабильности уже создан. Я имею в виду Центральную Азию в узком смысле слова, т.е. пять постсоветских «станов» – пять бывших республик СССР плюс север Афганистана и Пакистана, Кашмир. В 2003 году, когда действия определённых сил по созданию очага нестабильности в Центральной Азии только начинались, я назвал эту новую роль региона «центральность Центральной Азии-2».
     Под «центральностью-1» я имел в виду эпоху с середины II тысячелетия до нашей эры (появление индоевропейцев на их колесницах в Северном Причерноморье, вызвавшее кризис XII века до н.э. и перевернувшее Средиземноморье) до XIII–XIV веков нашей эры, когда монгольские завоевания перевернули весь Старый Свет. В течение трёх этих тысячелетий серьёзные изменения в Центральной Азии, возникновение в ней кочевых и полукочевых держав, миграции с востока на запад в конечном счёте приводили к перестройке всей ойкумены.
     В XVII–XVIII веках Россия и Цинский Китай сдавили Центральную Азию в тиски, резко ограничив возможности влиять на мир или хотя бы иметь сколько-нибудь серьёзное значение в нём.
     Россия смогла удержать свою часть Центральной Азии до конца ХХ века, однако после распада СССР Центральная Азия вновь стала играть серьёзную роль в мировой геополитике и геоэкономике («центральность-2»), но уже не в качестве источника изменений, а в качестве зоны: 1) минеральных ресурсов; 2) транспортного транзита; 3) производства наркотиков и наркотрафика; 4) геополитической площадки для создания проблем Ирану, России, Индии и Китаю.
     На Центральную Азию сегодня вполне можно распространить слова, сказанные когда-то об Афганистане поэтом Икбалом («сердце Азии») и лордом Керзоном («капитанский мостик Азии»). Поэтому натовское (по сути, американское) вторжение в Афганистан – не случайность. Другое дело, что американцы, как и русские, не выучили британский урок истории и сунулись в страну, которую не случайно именуют «кладбищем империй».
     В связи с новой центральностью Центральной Азии заинтересованные силы и структуры сделают всё, чтобы, во-первых, распространить очаг нестабильности с «узкой», «малой» Центральной Азии на Большую (Большая Центральная Азия включает в себя, помимо названных, иранскую провинцию Хорасан, индийский Кашмир, Монголию, в Китае – Тибет, Цинхай, Синьцзян-Уйгурский округ и Внутреннюю Монголию), создавая проблемы прежде всего Китаю. Во-вторых, чтобы соединить ближневосточный очаг нестабильности с центральноазиатским, создав огромную полосу, дугу, воронку или, если угодно, чёрную дыру хаоса в Старом Свете, в Евразии, применив к Хартленду стратегию организованного хаоса (от англ. Heartland – «срединная земля», «сердцевинная земля» – массивная северо-восточная часть Евразии; представляет собой основное понятие геополитической концепции, выдвинутой в 1904 г. профессором Оксфордского университета Хэлфордом Джоном Маккиндером. – Ред.).
     Перефразируя Маккиндера можно сказать: сегодня тот, кто хаотизирует Хартленд, хаотизирует весь мир и таким образом манипулирует им. Другой вопрос, согласится ли весь мир, чтобы его хаотизировали? Разумеется, гроссмейстеров игры в мировые шахматы очень трудно переиграть. Но ведь можно – вполне в духе «бокового мышления» Де Боно (Эдвард де Боно – британский писатель, эксперт в области творческого мышления. – Ред.) – пойти другим путём, а именно, смести фигуры с шахматной доски, а самой доской врезать как следует хитромудрому гроссмейстеру.
     Я уже не говорю о том, что, во-первых, хаос выпускает из бутылки таких джиннов, которые могут уничтожить хозяина-чародея. Во-вторых, ни один гроссмейстер не может просчитать все варианты. Поэтому окончу нашу беседу примером из истории государства, с которого мы начали беседу, – Римской империи.
     451 год. Римляне под руководством последнего своего великого полководца Аэция и их союзники везеготы под предводительством Теодориха (прототип толкиновского короля Теодена) сошлись в битве с гуннами на Каталаунских полях (прототип битвы на Пелинорских полях из «Властелина колец»). После лютой сечи под дождём Аттила отступил, но на следующий день Аэций не стал продолжать сражение. Он просчитал перспективу: Теодорих – союзник ненадёжный, и в будущих раскладах, в том числе внутриримских, Аттила может пригодиться.
     Аэций, казалось, просчитал всё, кроме одного: он не знал, что император Валентиниан III уже приказал убить его по возвращении в Рим.
     Просчитывают ли властелины Мирового хаоса то, что во чреве их общества, подобно «aliens» («чужим») в человеческом организме, уже вызревают грядущие аттилы? И как знать, не взорвут ли они изнутри творимый глобалами Новый мировой хаосопорядок именно в тот момент, когда будет казаться, что он становится реальностью?