Любая история имеет свою предысторию, и было бы ошибочно считать, что именно 19 декабря 1918 года на пустом месте у нас в стране возникла военная контрразведка. Впрочем, долгое время официально принятая точка зрения оставалась примерно таковой – так же, как писалось и о Вооружённых Силах, вдруг «родившихся в боях под Псковом» 23 февраля того же 1918 года. На самом деле, как известно, регулярная армия в России была сформирована минимум три столетия тому назад, а после Октябрьской революции достаточно большая часть её офицеров и генералов перешла в ряды Красной Армии, по этой самой причине не только разгромившей белых на полях Гражданской войны, но и перенявшей очень многие из старых традиций – не только морально-духовного плана, но и в области военного строительства.
     Если есть армия, то неизбежно проводится и поиск вражеских лазутчиков, раскрытие возможных перебежчиков и предателей в её рядах, дезинформация неприятеля – то есть работа по контрразведывательному обеспечению вооружённых сил. Так было и при Петре I, и ещё раньше – в стрелецком войске, в княжеских дружинах, ну и так далее – с учётом, разумеется, определённых корректив, вносимых временем и обстановкой. Нового тут ничего выдумать нельзя, и без привлечения специалистов, без их опыта не обойтись. Поэтому, как бы кто и когда ни старался это отрицать, но современные органы обеспечения безопасности в войсках неразрывно связаны как с советской военной контрразведкой – Особыми отделами и «Смершем», – так и с контрразведывательными структурами императорской России.
     Хотя как самостоятельная структура военная контрразведка впервые появилась лишь перед Отечественной войной 1812 года, когда на основе так называемого «Учреждения для управления Большой действующей армией» была создана Высшая воинская полиция. 27 января 1812 года император Александр I подписал три секретных документа: приложение к данному «Учреждению...» – «Образование высшей воинской полиции», а также «Инструкцию начальнику Главного штаба по управлению высшей воинской полицией» и «Инструкцию директору высшей воинской полиции».
     Высшая воинская полиция выполняла в интересах действующей армии функции разведки и, как это называлось, контршпионажа, а также полицейские обязанности на территориях недавно вошедших в состав империи западных губерний. Подчинена она была начальнику Главного штаба 1-й Западной армии (в 1812 году эту должность последовательно занимали генералы Н.И. Лавров, Ф.О. Паулуччи и А.П. Ермолов), а непосредственно ею руководил Я.И. де Санглен, родившийся в Москве сын французского эмигранта, впоследствии – действительный статский советник, что равнялось генерал-майору.
     О некоторых эпизодах контрразведывательной работы, проводимой перед самым вторжением французов, Яков Иванович рассказал в своих мемуарах, опубликованных в журнале «Русская старина» в 1883 году:
     «Государь, призвав меня, сказал:
     – Я получил от берлинского обер-полицмейстера Грунера уведомление, что здесь уже несколько месяцев скрываются французские офицеры, шпионы; их должно отыскать.
     Я спросил Государя, не известны ли имена их или не означены ли какие-либо их приметы.
     – Нет, – отвечал Государь, – но их отыскать должно; ты знаешь, я тебе одному верю; веди дело так, чтобы никто о нём не знал.
     Я поручил трём моим чиновникам ходить каждый день по разным трактирам, там обедать, всё рассматривать, выглядывать и мне о том докладывать; виленскому же полицмейстеру Вейсу поручил строгое наблюдение за приезжими из Польши <...>. Я сам стал ходить в знаменитейший тогда трактир Кришкевича. Здесь я заметил одного крайне развязного поляка, со всею наружностью фронтовика, который не щадил шампанского и бранил Наполеона напропалую. Возвратясь домой, я приказал полицмейстеру Вейсу попросить его ко мне. Я подчивал его чаем; узнал, что ему хотелось бы возвратиться с двумя товарищами в Варшаву, но что, вероятно, теперь никого не выпустят. Я воспользовался этим случаем, предложил ему мои услуги, призвал начальника моей канцелярии Протопопова, чтобы записать их имена и заготовить им паспорты. Между тем приказал полицмейстеру Вейсу обыскать его квартиру, выломать полы; в случае нужды – трубы и печи; а гостя своего задержал разными разговорами; он назвал себя шляхтичем Дранжевским, никогда не служившим в военной службе.
     Является полицмейстер, вызывает меня; я вышел, приказав караулу гостя не выпускать. Вейсом были привезены найденные в трубе печи и под полом следующие бумаги: 1) инструкция генерала Рожнецкого, данная поручику Дранжевскому; 2) патент на чин поручика, подписанный Наполеоном; 3) замшевый пояс, со вложенными в него червонцами 5 тысячами; 4) записки самого Дранжевского о нашей армии и наших генералах. Дело было ясно; недолго продолжался его допрос; он вынужден был к сознанию».
     Согласимся: сработано грубо и без санкции прокурора, но эффективно. А сколь был наивен наполеоновский агент! Отправляясь, как говорят разведчики, «в поле» с нелегальной миссией, он повёз с собой не только инструкцию, содержание которой ему следовало бы запомнить, но даже и патент на свой офицерский чин. Может быть, затем, чтобы его, офицера, не повесили, как было принято вешать простых шпионов? Бог весть! Но, по крайней мере, все улики оказались налицо, искать не надо...
     Так как во главе 1-й Западной армии находился военный министр генерал от инфантерии М.Б. Барклай де Толли, то де Санглен вскоре стал громко именоваться «директором Высшей воинской полиции при военном министре» и подчиняться Барклаю непосредственно. Когда же тот сдал полномочия министра, а вскоре совсем убыл из армии, Яков Иванович также покинул театр боевых действий, возвратившись в Петербург. Высшую воинскую полицию возглавил барон П.Ф. Розен, переведённый в военное ведомство из Министерства полиции.
     * * *
     После «семёновской истории» – солдатского возмущения в лейб-гвардии Семёновском полку в октябре 1820 года – было решено учредить Тайную военную полицию, которая бы отслеживала настроения не только нижних чинов, но и офицерского состава гвардии. Решение по тому времени беспрецедентное! Лейб-гвардия – это отборная, привилегированная часть воинства, одной из главных задач которой была непосредственная охрана государя, являвшегося шефом большинства гвардейских полков. Офицерами гвардии, за редким исключением, были потомственные дворяне, представители буквально всех аристократических семей, многих из которых император Александр I знал лично.
     Идея принадлежала командиру Гвардейского корпуса генерал-адъютанту И.В. Васильчикову, герою Отечественной войны, лихому гусару, заслужившему на полях сражений чин генерал-лейтенанта и орден Св. Георгия II степени. По его рекомендации Тайную военную полицию возглавил библиотекарь гвардейского Генерального штаба и правитель канцелярии Комитета о раненых М.К. Грибовский – к тому времени уже опытный полицейский агент, сумевший стать даже членом коренной управы преддекабристского Союза благоденствия.
     Сообщения агентов – таковых было двенадцать – заносились в секретные ведомости «о быте, настроениях и разговорах в полках», в которые собирались сведения по нижеследующим вопросам:
     «1) получают ли нижние чины всё положенное им от казны довольствие сполна и в установленные сроки;
     2) не нарушаются ли права солдатских артелей на принадлежащие им суммы;
     3) как начальники относятся к подчинённым, какие налагают наказания;
     4) как и в какое время проводятся учения;
     5) какие имеют место разговоры и суждения среди нижних чинов, какие циркулируют слухи;
     6) каково обхождение начальников с подчинёнными офицерами и какие разговоры последние ведут о своих начальниках;
     7) какие разговоры и суждения имеют место среди офицеров».
     Эти задачи коренным образом отличались от задач Высшей воинской полиции, но, как читатель увидит впоследствии, оказались очень схожи с направлениями деятельности советской военной контрразведки.
     Наиболее известный агент этой полиции – корнет лейб-гвардии Уланского полка А.Н. Ронов, который был завербован лично командиром Гвардейского корпуса. Поставленное задание он успешно выполнил, быстро узнав о существовании тайного общества, «конституцией занимающегося». Но заговорщики – в частности полковник Ф.Н. Глинка, адъютант графа Милорадовича, ведавший его секретной канцелярией, – переиграли злосчастного корнета. На очной ставке с ним, проведённой самим генерал-губернатором, поручик Н.Д. Сенявин, сын знаменитого адмирала, заявил, что приглашал Ронова не в тайное общество, но в масонскую ложу, а о конституции корнет придумал в корыстных целях. Масонские ложи тогда ещё запрещены не были – запрещение выйдет в следующем, 1821 году, так что ничего противозаконного...
     Старания Глинки и его единомышленников, высочайшие связи и славное имя адмирала Дмитрия Николаевича Сенявина, генерал-адъютанта и сенатора, а также тот досадный факт, что неудачливый агент потратил на установление связей с предполагаемыми заговорщиками немало личных денег генерала Васильчикова (надеясь на успех, командир Гвардейского корпуса не скупился в средствах), не только погубили карьеру Ронова, с позором исключённого из полка и сосланного под надзор в деревню, но и поставили жирный крест на самой идее Тайной военной полиции, задуманной дилетантами, пускай и в больших чинах.
     Из истории известно, что Тайное общество (слово «тайна» в нашем Отечестве всегда было одним из самых любимых, но недаром же знаменитая французская писательница Жермена де Сталь саркастически заявила: «В России всё тайна, но ничто не секрет»), в которое оказались вовлечены десятки офицеров гвардии и армии, фактически беспрепятственно действовало на протяжении целого десятилетия – до того самого рокового дня, когда мятежные полки вышли на Сенатскую площадь и были расстреляны картечью.
     Не будем давать оценок политическим воззрениям и планам декабристов – речь сейчас не о том. Однако дать оценку деятельности спецслужб, не предотвративших вооружённый мятеж, представляется затруднительным.
     «Фельдъегерь, доставивший весть о кончине Александра I, привёз вместе и доносы Майбороды и именные списки членов тайного общества. Копия с этих списков была отправлена в Варшаву к новому императору <Константину Павловичу>... <Николай Павлович> знал о существовании тайного общества, о цели его: он имел именной список большей части членов общества. О том знали и граф Милорадович, и много приближённых к великому князю Николаю, которому адресованы были важнейшие бумаги в Петербург, откуда сообщаемы были в Варшаву. Какие же меры были приняты к уничтожению предстоявших опасностей заговора или грозившего восстания?! Решительно никакие. Во всём выказывалось колебание, недоумение, всё предоставлено было случаю: между тем как, по верным данным, следовало только арестовать Рылеева, Бестужевых, Оболенского и ещё двух или трёх декабристов – и не было бы 14 декабря», – писал барон А.Е. Розен, поручик лейб-гвардии Финляндского полка.
     Известно, что император Александр I, получив донос Шервуда, произнёс сакраментальную фразу: «Не мне их судить». В общем, можно сказать, что «в деле декабристов» во всей остроте проявилось извечное неумение или нежелание властей должным образом распорядиться полученной от спецслужб информацией. Подобных примеров в истории, и не только российской, не счесть. Но критиковать власти предержащие не принято, сколь бы ни были они порой беспомощны и бездарны. Всегда будут виноваты другие – на другом уровне.
     «События 14 декабря и страшный заговор, подготовлявший уже более 10 лет эти события, вполне доказывает ничтожество нашей полиции и необходимость организовать новую полицейскую власть», – в первые же дни царствования Николая I констатировал генерал-лейтенант А.Х. Бенкендорф, начальник 1-й кирасирской дивизии.
     Личность эта уже и тогда была весьма примечательная. Отважный боевой офицер, флигель-адъютант императора, Александр Христофорович в 1807-1808 годах находился в составе Российского посольства в Париже, выполняя поручения по линии военной разведки. В 1812 году он прославился как командир «летучего» кавалерийского отряда и уже летом заслужил генеральский чин; осенью 1813 года отряд, которым командовал Бенкендорф, освободил от французов Голландию. Теперь генерал вступил на новую стезю, подав императору проект «Об устройстве внешней полиции»...
     * * *
     20 января 1903 года военный министр генерал от инфантерии Алексей Николаевич Куропаткин направил на имя Николая II докладную записку, в которой говорилось, что «совершенствующаяся с каждым годом система подготовки армии, а равно предварительная разработка стратегических планов на первый период кампании приобретают действительное значение лишь в том случае, если они остаются тайной для предполагаемого противника; поэтому делом первостепенной важности (выделение моё. – А.Б.) является охранение этой тайны и обнаружение преступной деятельности лиц, выдающих её иностранным правительствам. Между тем, судя по бывшим примерам, обнаружение государственных преступлений военного характера до сего времени у нас являлось делом чистой случайности, результатом особой энергии отдельных личностей или стечением счастливых обстоятельств; ввиду сего является возможность предполагать, что большая часть этих преступлений остаётся нераскрытой и совокупность их грозит существенной опасностью государству в случае войны...»
     После этой пространной преамбулы следовали конкретные предложения по созданию органа, которому будет поручено заниматься контрразведывательной деятельностью в интересах вооружённых сил, и вывод:
     «Таким образом, деятельность данного органа распадается на руководящую, намечающую вероятные пути тайной разведки иностранного правительства и устанавливающую надзор за ними, и исполнительную, состоящую в непосредственном наблюдении за этими путями. Для первой деятельности необходимы специалисты военного дела, вполне знакомые с организацией наших военных учреждений, родом и степенью важности подлежащих их ведению тайн; для второй деятельности необходимы специалисты по тайному розыску, то есть агенты-сыщики.
     В соответствии с этим при Главном штабе полагалось бы учредить особое разведочное отделение...»
     На следующий день Николай II начертал на полях докладной записки «Согласен» – и тем было положено начало регулярной контрразведывательной службе Главного штаба. Создавалась она негласно, должна была действовать в строжайшей тайне, а потому, для конспирации, названа была не контрразведкой, но Разведочным отделением, хотя даже и под таким названием в официальной структуре Главного штаба отсутствовала. В общем, взяли и назвали, так сказать, кошку «мышкой», думая, что всех обманули: «в России всё тайна...»
     Изначально в состав отделения помимо его начальника входили «старший наблюдательный агент», «шесть наружных наблюдательных агентов», «агент-посыльный», два агента «для собрания справок и сведений и для установок (выяснение фамилий лиц, взятых по наблюдению)», девять «внутренних агентов» и два «почтальона». «Наружные агенты» осуществляли наблюдение за «объектами» на улице, «внутренние» – «на квартирах, в разных правительственных учреждениях, в гостиницах, ресторанах и проч.».
     Поскольку главные центры шпионажа – военные атташаты иностранных государств – находились в столице России и главной задачей новой службы должно было стать противодействие их разведывательным усилиям, то Санкт-Петербург и его окрестности определялись основным районом деятельности нового органа контрразведки. Его руководителем стал ротмистр Отдельного корпуса жандармов Владимир Николаевич Лавров, специалист по тайному розыску – бывший начальник Тифлисского охранного отделения.
     Как и все жандармские офицеры, он окончил военное училище, служил в войсках – срок офицерской службы для будущих жандармов должен был составлять не менее шести лет, а потом, сдав экзамены, поступил на курсы, после окончания которых был зачислен в Корпус жандармов... 4 июня 1903 года Лавров был переведён в распоряжение начальника Главного штаба и приступил к работе. Кстати, в целях соблюдения конспирации все чины Разведочного отделения официально числились как «стоящие в распоряжении начальника Главного штаба».
     Об эффективности и направленности работы отделения можно судить хотя бы по тому, что уже в течение второй половины 1903 года под наблюдением оказались: «1. Австро-венгерский военный агент, князь Готфрид Гогенлоэ-Шиллингсфюрст; 2. Германский военный агент, барон фон-Лютвиц; 3. Японский военный агент, подполковник Мотодзиро Акаши; 4. Служащий в департаменте торговли и мануфактур, коллежский секретарь Сергей Иванов <сын> Васильев; 5. Начальник 9-го отделения Главного интендантского управления действительный статский советник Петр Никандров <сын> Есипов».
     Австро-венгерский, германский и японский военные агенты являлись официальными представителями основных противников России на то время и в перспективе. А наши соотечественники, попавшие под наблюдение в результате сообщений от «заграничных источников», оказались агентами иностранных разведок: коллежский секретарь (гражданский чин, соответствующий поручику) Васильев продавал чертежи из конструкторского бюро Главного артиллерийского управления, а статский советник Есипов в одном лишь 1903 году передал в Вену (не бесплатно, разумеется) 440 листов очень подробных, «одноверстовых», топографических карт российской территории. Изменники были изобличены и понесли, как принято говорить, заслуженное наказание.
     Особо пристальное внимание военные контрразведчики обращали на деятельность японского военного агента подполковника Мотодзиро Акаши. И небезуспешно: 26 декабря 1903 года, как сообщила «наружка», он получил по почте письмо: «Буду на другой день в то же время. Ваш 1».
     Блаженные времена для контрразведки! От такого текста за версту пахнет конспиративным шпионским посланием, и руководство Разведочного отделения поспешило принять соответствующие меры по усилению наблюдения, так что вскоре выяснилось, что квартиру помощника военного агента – капитана Тано регулярно посещает некий русский офицер в чине ротмистра. В военной форме – только так в те времена обязаны были ходить военнослужащие – неизвестный чуть ли не каждую субботу, во второй половине дня, приезжал к японцу и оставался у него примерно на час. Тогда же к своему помощнику приезжал и сам Акаши... Установить личность ротмистра не составило труда: им оказался штаб-офицер по особым поручениям при Главном интенданте ротмистр Ивков, который, разумеется, был взят под наблюдение, и вскоре оно принесло ещё более неожиданные результаты. Оказалось, что «доверительные» отношения Ивков поддерживает не только с японским военным агентом, но и с его германским коллегой, а также с представителем наших союзников – французским военным агентом. Как видно, офицер любил деньги превыше всякой меры...
     26 января 1904 года, в то самое время, учитывая разницу часовых поясов, когда японцы внезапно напали на русскую эскадру в Порт-Артуре, японская военная миссия переехала из Петербурга в Стокгольм, с позиций которого Акаши не только продолжил привычную разведывательную работу против России, но и расширил её рамки, занявшись поддержкой разномастных террористов.
     А ровно месяц спустя, 26 февраля, ротмистр Лавров под благовидным предлогом пригласил большого друга Японии (а также Германии и Франции) Ивкова в Санкт-Петербургское охранное отделение, где ему было предъявлено обвинение в государственной измене. Ивков «после некоторого колебания признал себя виновным, показав, что он передавал Акаши и Тано различные секретные сведения военного характера частью из мобилизационного плана, частью составленные по случайным данным», как записано в протоколе допроса. Признался он и в шпионаже на другие иностранные державы.
     Но всё-таки в каждом русском офицере, даже в таком, как Ивков, жили хоть какие-то понятия чести... Предатель не стал ждать суда, на котором он был бы подвергнут позору лишения чинов, орденов и дворянского достоинства, и покончил с собой в тюремной камере...
     В то же самое время был взят под наблюдение военной контрразведки британский военно-морской атташе Кальторн: выяснилось, что представитель дружественной державы добывал через своих агентов секретную информацию по русскому флоту; в разработку попала графиня Комаровская, принадлежавшая к известной аристократической фамилии...
     * * *
     Первая мировая война высветила многие ранее не столь очевидные изъяны системы организации контршпионажа, в том числе в вопросах подготовки и комплектования органов военной контрразведки, невысокую квалификацию их руководящих кадров.
     Наконец после горького опыта поражений весны–лета 1915 года по инициативе великого князя Николая Николаевича была образована очередная комиссия – её возглавил действительный статский советник Р.Г. Моллов – для выработки нового положения о контрразведке. Изучение ею всё того же вопроса показало явную несогласованность действий начальников разведывательного и контрразведывательного отделений военных штабов, – казалось, они должны были работать в тесном контакте и взаимодействии, но на практике эти подразделения были совершенно самостоятельны и не знали, чем занимается другое, а когда вопросы розыска и разведки пересекались, то между начальниками начиналась бюрократическая переписка и розыск двигался воистину черепашьим шагом.
     Стало ясно, что серьёзной ошибкой являлся даже и сам секретный характер существования контрразведывательных отделений, в результате чего они не могли «рассчитывать на весьма необходимые в их делах поддержку и содействие правительственных учреждений, а тем более общества».
     В числе других причин, мешавших контрразведывательной работе, были и малочисленность аппаратов КРО (контрразведывательных отделений), и отсутствие реальной исполнительной власти у их начальников – жандармских офицеров, которые в случае необходимости наблюдения за армейскими офицерами должны были получать санкцию на оперативные действия у состоящих при соответствующих генерал-квартирмейстерах чинов Генерального штаба или у самих генерал-квартирмейстеров. Возникали у контрразведчиков и проблемы взаимодействия с руководством губернских жандармских управлений, которые должны были проводить следственные действия по представлению КРО.
     Дельных предложений было много, но даже в условиях войны и смертельной опасности, нависшей над страной, побороть всемогущую российскую бюрократию оказалось невозможно. Проблемы не смогли решить до февраля 1917 года, после которого, понятно, необходимость в этом отпала сама собой...
     И всё же борьба русских военных контрразведчиков с разведками противника была довольно результативной.
     К середине 1915 года контрразведка располагала именными списками 23 разведывательных органов армий противника, где готовилась агентура для массовой заброски в русский тыл. Весомый вклад в борьбу с иностранным шпионажем вносили и русские военные агенты за границей.
     Например, полковник Семёнов, военный агент в Румынии, собрал подробные сведения о 16 филиалах немецкой разведывательной службы и представил списки более чем на 150 лиц, подозреваемых в агентурных связях с немцами. Контрразведчикам удалось также провести масштабную операцию по пресечению деятельности германского разведывательно-диверсионного центра в Китае.
     Только на Юго-Западном фронте до марта 1916 года было разоблачено 87 австрийских и немецких шпионов, а заграничной агентуре КРО штаба 7-й армии удалось выявить 37 агентов немецкой шпионской организации, руководимой неким Вернером.
     Тайная война на фоне событий Первой мировой войны заслуживает большой отдельной книги...
     В числе истинных подвижников, стоявших у истоков российской военной контрразведки, можно назвать генерал-майора Н.С. Батюшина, длительное время возглавлявшего разведку и контрразведку Варшавского военного округа, а также военного юриста полковника А.С. Резанова, во многом благодаря которому в 1912 году Сенатом была принята новая редакция статьи уголовного законодательства о шпионаже. Он также немало заботился о подборе и подготовке кадров контрразведчиков непосредственно в период войны.
     Уже находясь в эмиграции, Николай Степанович Батюшин, размышляя о причинах неудач русского оружия в Первой мировой войне, писал: «Если нашу тайную разведку мирного времени на основании утверждений наших противников можно считать хорошо поставленной, то далеко того нельзя сказать про тайную разведку военного времени. Главное тому объяснение – недооценка на верхах этого могучего средства в руках командования». В данном случае генерал имел в виду не только внешнюю разведку, но и внутреннюю – контрразведку.
     Действительно, единый орган руководства контрразведкой так и не был создан не только в русской императорской армии вообще, но даже и в действующей армии. Существовавшее в Главном управлении Генштаба подразделение продолжало оставаться регистрационным и отчётным учреждением, а не руководящей инстанцией. Полное игнорирование военным руководством опытных специалистов разведки и контрразведки, которые рассматривались как рядовые офицеры Генштаба, неиспользование их специальных знаний и опыта привели к тому, пишет Батюшин, что «мы заплатили сотнями тысяч жизней, миллионами денег и даже существованием самого государства».
     А вот ещё одно свидетельство, приведённое в воспоминаниях выдающегося русского военного контрразведчика действительного статского советника Владимира Григорьевича Орлова:
     «Неспециалисту практически невозможно осознать, насколько велико было германское влияние в России во время войны. Многие политики и другие общественные деятели осознанно или неосознанно работали на германскую разведку. Германским шпионским центром во время войны была гостиница «Астория» в Петрограде. Здесь работали германские шпионы Зигфрид Рай, Кацнельбоген и барон Лерхенфельд. Вся информация направлялась в Стокгольм, а затем в Берлин. Все административные должности занимали германские солдаты и офицеры. Их концерн принимал заказы на строительство крепостей по ценам более низким, чем у конкурентов, и нёс фантастические убытки. Таким образом они узнавали самые сокровенные военные секреты, которые немедленно передавали через Стокгольм в Берлин.
     Российские компании по производству электрооборудования – «Сименс и Хальске», «Сименс Шукерт» и АЕГ, являвшиеся филиалами германского «Электротреста», получали заказы, связанные со строительством российских кораблей. Эти фирмы не только служили источником информации для германского верховного командования, но и выполняли, по документальным данным российского Генерального штаба, определённые задания, вследствие чего завершение строительства военных кораблей во время войны задерживалось <...>.
     Наиболее прочно немцы обосновались в банках. Оттуда они руководили деятельностью всей сети вражеских шпионов в России. Крупнейшая банковская группа – Внешнеторговый банк, Сибирский банк, Петроградский международный банк и Дисконтный банк полностью контролировалась немцами, равно как и другие коммерческие и торговые банки, являвшиеся филиалами германских банков».
     Хотя приведённая цитата – лишь маленький фрагмент (!) большого обзора, можно понять, что германская шпионская сеть была завязана на весьма влиятельные финансово-промышленные круги и такие сферы государственного руководства, которые военным контрразведчикам оказались просто не по зубам. Кстати, вам подобная ситуация ничего не напоминает?
     Всё же из рассказанного выше можно понять, что в императорской России была создана неплохая основа для формирования контрразведывательных органов. Были не только люди, самоотверженно и результативно занимавшиеся контршпионажем, – была продумана и буквально выстрадана теоретическая база, определены принципы для создания военной контрразведки.
     
     

---

На фото: 1. М.Б. Барклай де Толли. В его бытность военным министром была создана Высшая воинская полиция.
     2. Русско-турецкая война 1878 – 1878 гг. Болгарки, доставленные в штаб русской армии по подозрению в шпионаже.
     3. А.Н. Куропаткин, добившийся в должности военного министра в 1903 году создания Разведочного отделения Главного штаба (военной контрразведки).
     4. Н.С. Батюшин, боровшийся с немецким шпионажем в годы Первой мировой войны.