Тюшкевич: Однако события развивались стремительно... Можно сказать, что уровень осознания опасности для Англии, Франции и других европейских стран во время «Мюнхенского сговора» был один, а к 41-му году здесь произошли очень большие изменения. Осознание военной опасности стало явным для ведущих политиков, патриотических политических сил... Откуда эта опасность будет нарастать, у большинства уже не вызывало никаких сомнений. Поэтому и у Черчилля, и у других политиков произошла резко контрастная, можно сказать, смена отношений к СССР - национальные интересы заставили их изменить политику...


     Ржешевский: Все же мне кажется, что отсчет самого факта создания союза надо вести с 22 июня 1941 года. Тогда о поддержке нашей борьбы против немецкой агрессии заявил Черчилль, 24-го это сделал Рузвельт, а 3 июля Сталин сказал, что наша борьба против германской агрессии сольется с борьбой стран Европы и Америки за свободу и независимость... Однако, если не изменяет память, ни в одном из этих трех выступлений слово «союз» не прозвучало. Точно сказать, когда и кто произнес его первым, я затрудняюсь.

     Чурилин: Вторая мировая война была не только самой большой войной в истории человечества – она была и самой большой коалиционной войной. Практически весь цивилизованный мир был разделен на два лагеря. Один лагерь защищал интересы демократии, свободы, второй лагерь выступал с агрессивных, фашистских позиций, пытался навязать свою власть остальным...

     - Как же складывалась Антигитлеровская коалиция на первом, самом сложном этапе, какие цели преследовали ее участники?

     Орлов: Черчилль говорил: «Что может быть хуже союзников? - и отвечал сам себе: - Ничего, кроме их отсутствия!» И Сталин, между прочим, то же самое говорил в своей речи перед выпускниками военных академий 5 мая 1941 года: «Без союзников воевать нельзя!» Обе стороны понимали, равно как это понимали и в Америке, что нужен союз.

     Ржешевский: В нашей литературе распространена версия о том, что создание Антигитлеровской коалиции произошло словно бы в одночасье: заявил Черчилль, заявил Рузвельт, заявил Сталин – вот, так сказать, это и есть изначальная основа... Конечно, это не так. Такого рода союзы, тем более в таких масштабах, да еще с такими внутренними противоречиями, мгновенно не возникают. Но, несмотря на огромные трудности - войну с Финляндией, наши действия в Прибалтике, которые не способствовали сближению, особенно с США, тем не менее начались регулярные переговоры между нашим послом Уманским и заместителем госсекретаря США Уэллесом. Таких встреч было около двадцати. На пятнадцатой, которая происходила где-то в феврале – марте 1941 года, Уэллес сказал, что если Германия нападет на СССР, то США будут на стороне Советского Союза.

     Тюшкевич: Огромное влияние на формирование союзнических отношений оказал сам факт внезапного агрессивного нападения...

     Хазанов: Понятно, что Сталин вопреки всем досужим домыслам, будучи серьезным политиком, не мог даже и рассматривать такие планы, как превентивный удар по изготовившейся немецкой группировке. Он ведь реально понимал, что в этом случае Антигитлеровской коалиции просто не будет и что совершенно неизвестно, как поведут себя руководители Англии и США. Думаю, что, когда нападение состоялось, Сталин про себя решил, что стратегически он выиграл. Другое дело, что для него оказалось полной неожиданностью, что удар оказался настолько сильным и что армия настолько не готова, именно это повергло его в шок, а не сам факт нападения...

     Тюшкевич: Действительно, то, что Пакт о ненападении нарушен не СССР, а фашистской Германией, сыграло огромную политическую, а потом и военную роль в формировании союзнических отношений.

     - В принципе с определенным допуском можно, наверное, говорить о том, что мы вернулись на позиции 1914 года, когда страны Антанты противостояли германо-австрийскому блоку?

     Чурилин: Думаю, что нет. Тогда взаимодействие было более тесным, тогда и английские, и французские, и русские войска вели активные боевые действия, хотя, видимо, их координация и тогда была недостаточная. Но теперь, в связи с нападением Гитлера на СССР англичане просто получили передышку... Я недавно видел очень интересный документ, подготовленный в то время в нашем посольстве в Лондоне, - данные об интенсивности воздушных налетов немецкой авиации на Англию после 22 июня. Нельзя сказать, что налеты полностью прекратились, но масштабы, частота и количество повреждений, которые наносили немцы, резко снизились. Однако, как бы то ни было, союз начал формироваться...

     Орлов: Да, Антигитлеровская коалиция сложилась, и нужно было выработать определенную стратегию.

     Чурилин: Тут, кстати, надо рассматривать две стадии ее существования: формальный союз, возникший в 1941-м - начале 1942 года, и активное военно-политическое союзное взаимодействие, которое пошло полным ходом с 1943 года.


     Орлов: Вопрос о том, что приоритетнее - коалиционная стратегия, т.е. совместный, сплоченный удар по Германии и желательно с кратчайших направлений, или национальные интересы, встал сразу же. Он, собственно говоря, и решался в ходе всей войны стратегиями наших союзников и их вооруженными силами. Какой при этом был национальный интерес у англичан? Им нужно было сохранить Британскую империю, сохранить влияние Англии в мире - во всяком случае, в Европе, нужно было остаться равной с Америкой и не допустить в Европу Советский Союз - на те границы, которые были даже до 40-го года. Американцам же нужны были рынки, они прежде всего должны были избавиться от конкурентов – Германии и Японии, потеснить на рынках Англию и Францию, самим прийти в Европу, стать здесь первым, главенствующим членом коалиции и опять-таки не допустить Советский Союз далеко на Запад.

     Наши национальные интересы объективно совпадали с коалиционными: ведь мы воевали на своей земле, воевали против главного противника и брали на себя основную тяжесть сражений.
     - Но ведь наша страна, очевидно, также преследовала и какие-то свои геополитические цели?

     Орлов: Поскольку Англия и особенно США находились достаточно далеко от противника, они могли себе позволить ставить на первый план свои национальные интересы. Мы же не могли. Наши национальные интересы объективно совпадали с коалиционными, потому что мы воевали на своей земле, воевали против главного противника и брали на себя главную тяжесть сражений...

     Мягков: Для нас эти проблемы – стратегического, военно-политического порядка стали набирать обороты только к концу войны. В частности, вопрос о границах Советского Союза в Европе, поскольку, как мы знаем, США официально не признали вхождения Прибалтики в состав Советского Союза.

     Чурилин: Можно вспомнить, что в декабре 1941-го Иден, приехав в Москву для бесед со Сталиным, одну из встреч посвятил обсуждению границ СССР. На полном серьезе! Представляете, какой это был союз? Но, как бы то ни было, он все-таки начал формироваться. Даже рассматривались предложения о развертывании англичанами боевых действий против немецких вооруженных сил вблизи наших границ, в Норвегии, - правда, с разной степенью серьезности. С нашей стороны - совершенно серьезно, а с английской, видимо, не очень...

     Ямпольский: Тем временем на северо-западе с первых дней войны складывалась очень тяжелая ситуация. Посол в Англии Майский встретился с лордом Бивербруком, возглавлявшим министерство снабжения, который высказал мысль, что, по его мнению, английское правительство поддержит СССР. Майский сообщил об этой беседе в Москву, и Молотов просил посла Криппса поставить перед своим правительством вопрос об оказании нам помощи на северо-западе. Криппс сказал, что политическое решение, на его взгляд, уже принято, и он передаст соответствующие соображения в Лондон. Иден тоже сказал, что не против, - однако не все выходило так просто: в британском правительстве было большое количество консерваторов, которые были против оказания помощи СССР. Тем более, Комитет начальников штабов доложил после начала войны, что Советский Союз долго не протянет...
     Тюшкевич: Это очень серьезный вопрос: насколько в целом негативную роль сыграли неудачи и поражения, понесенные Красной Армией в 1941 году? Союзники откровенно интересовались, устоит ли Красная Армия, сумеет ли она выдержать натиск фашистской Германии. Сомнения накладывали отпечаток и на ход переговоров, и на само формирование союза...

     Хазанов: Хотя на рабочем, так сказать, уровне контакты установились буквально сразу после того, как война стала реальным фактом. Уже в первых числах июля военный атташе Великобритании полковник Грир и военно-воздушный атташе полковник Хэллауэл рассказывали офицерам отдела внешних сношений Наркомата обороны о первых результатах боевых действий, сообщив нам то, чего мы тогда еще не знали. В частности, наша авиация провела несколько налетов на Румынию - на объекты нефтепромыслов и нефтепереработки, на Бухарест, и они сообщили о реальных результатах работы наших летчиков: например, взорвали один из арсеналов в Бухаресте, уничтожили большинство прожекторных установок, окружавших столицу Румынии, а вот объекты в Плоешти тогда еще пострадали несильно. Вскоре англичане сообщили о недостатке горючего, который наступающие немецкие части имели в ряде районов Белоруссии, о том, что питание немецких войск ведется из крупной базы в Вильно... Уже 13 июля стало известно о готовящихся налетах на Москву и о том, что немцы стремятся уничтожить все мосты через Днепр, чтобы не дать возможность эвакуировать группировку с правобережья Днепра... Информация незамедлительно передавалась советскому руководству.

     Ямпольский: 3 июля Черчилль направил Сталину свои соображения относительно сложившейся ситуации. Мол, русские – молодцы, хорошо сражаются, и мы от этого в восторге. Тогда Сталин пригласил Криппса и предложил заключить соглашение об оказании реальной помощи друг другу. Еще раньше он передал Майскому, чтобы тот высказал такие соображения: оказание военной помощи немедленно и незаключение сепаратного мира. И вот здесь началась тяжба! Сталин должен был встречаться с Криппсом дважды. Криппс по рекомендации Черчилля решил назвать документ «декларацией», а Сталин говорил, что это должно быть «соглашение». Черчилль предлагал оказание помощи без каких-то конкретных ее объемов, и Криппс объяснял, что, с точки зрения англичан, если что-то уточняется, то это начинают рассматривать в узком плане, тогда как «всяческая помощь» действительно будет всеобъемлющей. В итоге было принято компромиссное решение: документ был назван «соглашением», но без указания какой-то конкретной помощи. В результате если Сталин рассматривал его как союзнические обязательства, то Черчилль всячески тянул с какой-либо конкретной помощью.

     Чурилин: Самое интересное, что объективно элементом этого союза сразу стали и американцы. Тогда еще они не были участниками военных действий против Гитлера, но военная помощь нейтральных, не воюющих США была куда больше, чем та, которую оказывала воюющая и союзная нам Англия. Во всяком случае так было и в 1941 году, и в 1942-м.

     Ямпольский: Во всех этих хитросплетениях большую помощь советскому руководству оказала наша внешняя разведка. Сталину, как руководителю ГКО докладывали все разведывательные сводки... 4 июля ему сообщили, что британские спецслужбы хотят усилить разведывательную работу на нашей территории. В частности, открыть консульства на Дальнем Востоке, в Сибири и на юге – чтобы также осуществлять и диверсионную деятельность в случае поражения СССР. Сталин воспринял это без восторга... Черчилль пишет Сталину 21, 26, 28 июля, пытаясь его убедить, что, мол, мы будем оказывать вам помощь – Сталин просто не отвечает. 30 августа он пишет Майскому примерно следующее: «Хотят англичане нам помочь? Я думаю, что нет. Если это утверждение верно, то нам следует быть очень острожными в отношении англичан...» Так продолжалось по 3 сентября, когда, наконец, Сталин сказал союзникам: вы видите, в какой ситуации мы оказались? Все-таки оказывайте помощь, мы ведь спасаем не только себя, но и вас, англичан. Вот так тяжело, со скрипом происходило становление нашего союза на том этапе.

     
     

На снимке: Маршал К. Рокоссовский провозглашает тост за Б. Монтгомери на обеде после капитуляции Германии.