По зову короля Амануллы-хана
     Позади остались Первая мировая и Гражданская войны, военная академия, несколько лет работы военным советником в революционном, воюющем Китае и, наконец, недолгая, сравнительно спокойная служба в Киевском военном округе.
     Здесь, в Киеве, закончилась моя затянувшаяся холостяцкая жизнь. 13 апреля 1929 года исполнялось два месяца, как я женился. Возвращаясь вечером домой, заглянули с супругой в гастроном, чтобы запастись кое-каким провиантом для праздничного ужина. С нами не было даже простой авоськи, и все покупки несли в руках. С облегчением нырнули в подъезд своего дома и тут столкнулись с военным, шедшим навстречу нам.
     - Товарищ Черепанов? – осведомился он.
     - Да, я.
     - Вам срочная телеграмма.
     Телеграмма была из Москвы. Мне предписывалось назавтра быть там.
     - Вот вам и билет на московский поезд – до отправления остается час, – сказал все тот же встретивший нас военный.
     Бутылка «Цинандали» так и осталась нераскупоренной.
     «Из газет вам известно, – услышал я на следующий день в Москве, – что ставленник империализма некий Бача-и-Сакау, в прошлом унтер-офицер, пытается свергнуть афганского короля Амануллу-хана. Король собирает на юге страны силы, чтобы выбить мятежников из Кабула. На севере Афганистана мятежникам помогают разбитые на советской земле басмачи – таджик Ибрагим-бек и туркмен Ишан Халиф. Король обратился к Советскому правительству с просьбой помочь ему разгромить гнездо басмачей в районе города Мазари-Шерифа, по возможности оттянуть часть войск Бача-и-Сакау с юга. Чтобы поддержать независимость соседней дружественной страны, наше правительство решило откликнуться на просьбу афганского короля и послать туда группу добровольцев, прежде всего опытных командиров».
     Мне сообщили также, что в Ташкент уже отбыл посол Афганистана в Советском Союзе Гулям-Наби-хан, которого король назначил своим наместником в Северном Афганистане. Посол займется в Ташкенте вербовкой добровольцев из числа афганских граждан, обычно прибывающих туда на заработки. Военным советником Гулям-Наби-хана будет советский военный атташе в Афганистане Виталий Маркович Примаков.
     - Если вы пожелаете отправиться в Афганистан добровольно, – услышал я, – вас назначат заместителем Примакова. А как только войдете в курс дела, сразу замените его, так как Примаков назначен военным атташе в Японию.
     В тот же день вместе с Примаковым мы отбыли в Ташкент.
     Гулям-Наби-хан встретил нас в столице Узбекистана с нескрываемой радостью. Невысокий, плотный, в кожаном пальто, в сапогах и фетровой шляпе, он очень напоминал южного русского помещика, собравшегося на охоту: для полноты картины не хватало разве что ружья, ягдташа и собаки.
     - Простите, что я должен покинуть вас до вечера, – заторопился посол, – в нашем консульстве меня ждут телеграмма от короля и уйма дел, связанных с вербовкой афганских добровольцев. Передам вам только одну мою просьбу, – обратился посол уже лично к Примакову. – Поскольку, как наместник короля в Мазари-Шерифе, я больше буду занят политической и административной работой, прошу вас взять на себя руководство отрядами добровольцев. С вами будут работать мои помощники, – и Гулям указал на двух молодых людей – старшего по возрасту Али-Ахмед-хана, одетого в европейское платье, и младшего – Ариф хана.
     Посмотрев в сторону Али-Ахмед хана, своего племянника, учившегося в Советском Союзе и говорившего по-русски, наместник не родственно, официально спросил его:
     - Вы по-прежнему настаиваете на назначении командиром отряда афганских добровольцев Саттар-бека?
     - Да, мы знакомы с ним с детства. Да и вы должны помнить его. Саттар-бек хорошо знает Мазари-Шериф, в детстве вместе с отцом работал там на кожевенном заводе. Кроме того, он сражался против басмачей в рядах Красной Армии.
     Умолчал Али Ахмед-хан лишь о том, что завод принадлежал Гулям-Наби-хану.
     - Так и поступим, – сказал наконец Гулям-Наби-хан и распрощался с нами.
     Али-Ахмед-хан и его люди рассказали нам о положении в Афганистане, о причинах и следствиях антиправительственного выступления, в которое были вовлечены отдельные окраинные племена.
     То, что произошло в соседнем нам Афганистане в 1928-1929 гг., имеет свою сложную предысторию, столь же сложную и неоднозначную, как и сама эта страна. Но если быть предельно кратким, то можно сказать, что события эти явились результатом острых социально-политических конфликтов, вызревавших в недрах самого афганского общества, и действий внешних сил, прежде всего Англии, годами и десятилетиями пытавшихся закабалить Афганистан.
     В царствование безусловно деятельного и широко мыслящего короля Амануллы-хана (1919-1929) в Афганистане происходит резкое усиление борьбы против глубоко укоренившихся реакционно-феодальных устоев. Король провел целый ряд реформ, затронувших едва ли не все стороны жизни общества – экономику, торговлю, административное устройство, армию, просвещение, идеологию, быт и даже духовенство. Реформы Амануллы способствовали тому, что страна все больше выходила из состояния долгой спячки. Они укрепляли централизованную власть, вводили единообразный налог на землю и скот, снимали многочисленные внутренние таможенные барьеры, стимулировали строительство автомобильных дорог, поощряли развитие промышленности, просвещения.
     «Без учения и совершенствования Афганистан будет подобен слабому ребенку, – внушал своим согражданам эмир Аманулла, – но, овладев знаниями, он в десятки раз увеличит свою внешнюю и внутреннюю силу...»
     Происходит невиданное для Афганистана дело: королева Сурая снимает паранджу и, что уж совсем в диковинку, в 1920 году в Кабуле открывается первая в стране женская школа с курсом гимназии.
     Многие из нововведений выглядели весьма эффектно: упразднялось рабство, смягчались карательные меры – отменялся расстрел из пушки, уничтожались пытки, смертная казнь теперь могла быть осуществлена не иначе, как с согласия самого эмира, снижался калым за невесту, молодые люди посылались учиться за границу, вводилось совместное обучение мальчиков и девочек. Все это означало настоящий переворот в афганском быту.
     - При новом короле, – говорит, посмеиваясь, Али Ахмед-хан, – нам разрешили даже сбривать бороду и усы.
     Реформы радуют не всех
     Реформы задевали многое и многих. Одни относились к ним одобрительно, другие – настороженно, третьи – враждебно. Разжигать религиозно-патриархальные страсти, взывать к святым духам не составляло теперь особого труда.
     Самым слабым местом реформ был их узкий, весьма ограниченный характер. Крестьянство, а оно составляло подавляющую массу афганского общества, обнадеженное на первых порах, чем дальше, тем больше разочаровывалось в реформах. Введение денежных налогов и общее увеличение налогового бремени больно ударило по нему. Болезненно восприняли укрепление централизованной власти различные племена, особенно их вожди, почувствовавшие ущемление своих прав и свобод. Восстановить окраины против верховной власти также не составляло в этих условиях особого труда.
     Именно племенное движение окраин и недовольство крестьян в ряде областей Афганистана явились той базой, которая помогла зачинщикам смуты Бача-и-Сакау и его главному военному министру Сеид-Гуссейну, с которым нам придется еще повстречаться, собирать рать недовольных и обиженных.
     Но сразу скажем, что главари восстания не имели за душой ничего святого, в своих программах они поднимали на щит реакционные идеи возврата к патриархально-феодальному укладу, толкали не вперед, а назад, у них не было, да и не могло быть никаких планов улучшения положения крестьянских масс.
     Если кому и приглянулись вожаки антиправительственного выступления, так это британским правящим кругам, поспешившим выказать им свое расположение. В Лондоне с раздражением встречали каждый шаг властей Амануллы-хана по укреплению самостоятельности и государственной независимости Афганистана. И теперь, когда обстановка внутри страны накалилась, там делали все, чтобы облегчить свержение строптивого короля, который с первых шагов своего правления отказался признавать прежние договора, ставившие Афганистан в зависимость от английской короны, в положение если не колонии, то полуколонии. Англичане не забыли и бесславно закончившейся для них недавней войны с Афганистаном, третьей по счету англо-афганской войны, результатом которой был вынужденный отказ британской короны от роли опекуна и покровителя этой страны. С раздражением вспоминали в Лондоне и о том, что уже 27 мая 1919 года Советское правительство безоговорочно признало независимость Афганистана и что особое письмо В.И. Ленина, извещавшее об этом историческом акте, было направлено на имя того же Амануллы-хана.
     Об этом и многом другом мы неторопливо беседовали с нашими новыми афганскими друзьями, и картина того, что происходит в соседней стране, становилась для нас все более полной и понятной.
     Скажу, что от встречи к встрече наши доверие и симпатия к афганским друзьям росли. Они тянулись к нам, обращались за советом, сами готовы были помочь в меру своих сил. Они останутся такими и в дальнейшем, в час боевого испытания. Опасности и невзгоды еще больше сблизят нас.
     А теперь мы поражались тому, как метко судят афганцы о происходящем в их стране, как тонко улавливают любые нюансы подрывной политики внешних сил.
     - Англичане направляют в наше небо военные самолеты, – говорил нам Али-Ахмед-хан, – разбрасывают листовки, полные воинственных предупреждений и угроз. И обратите внимание: обращаются они не к правительству, не к королю, с которыми находятся в официальных дипломатических отношениях, а прямо к «дружественному, храброму и религиозному афганскому народу». Вот как они обходятся с независимой и свободной страной и ее законными властями!
     Речь заходит о том, что англичане перебросили на границу с Афганистаном своего ловкого и вездесущего разведчика полковника Лоуренса – скандально известного шпиона и авантюриста, вокруг которого английская пресса успела создать ореол таинственности и даже легендарности.
     - Давайте поглядим, не подслушивает ли Лоуренс и нашу беседу? – шуткой разряжает кто-то спокойную и заинтересованную атмосферу разговора.
     Вспоминая сейчас прошлое и пропуская его через призму того, что происходит в наше время (свои заметки А. Черепанов написал в 1989 г. – М.Л.), приходишь к любопытным размышлениям и выводам. Тогда, в 1928-1929 гг., западным заправилам не понравилось, как повел себя афганский король, сделавший, может быть, больше других королей, чтобы возвысить свою многострадальную страну, укрепить ее и внутренне, и в международном плане, чтобы с нею считались и не помыкали ею. Но стоило ему столкнуться с трудностями, неизбежными во всяком новом, исторически значимом деле, на Западе сделали вид, будто они знать его не знают, будто и не слышали про такого короля. Они все делали для того, чтобы Аманулла-хан сгинул и на его место пришел другой – податливый и слабый, которого можно было бы обласкать и приручить.
     Здравствуй, Мазари-Шариф
     ...В Ташкенте мы не задержались. Через несколько дней нас принял северный афганский город Мазари-Шериф. Весть о том, что в городе появились верные королевской власти воинские формирования, а во дворце Мазари-Шерифа снова после некоторого перерыва обосновался наместник короля Гулям-Наби-хан, быстро разнеслась по всей округе. К городу стали стекаться враждебные королю силы. Их возглавляли главным образом те, кто разбойничал в свое время на территории советских среднеазиатских республик. Это, в частности, успевший уже состариться в басмаческих разбоях на территории Советского Туркестана и теперь осевший на афганской земле Ишан Халиф, его сын Ага-бек, ловкий и увертливый Ибрагим-бек – тоже вожак басмачей, наш старый знакомый по Таджикистану. Где-то со стороны Ташкургана подходило «войско» Мирзы-Касыма.
     Из-за небольшой численности наших отрядов (на подходе были еще некоторые подразделения) мы не могли организовать круговую оборону города. Только западная его окраина прикрывалась более или менее надежно отрядом Саттар-бека и только что сформированной ротой хазарейцев, из которых происходил и сам Саттар-бек. В южной и восточной частях города находилось лишь несколько пулеметов, установленных на арбах.
     В этих условиях важно было иметь хороший подвижный резерв, который при необходимости можно было бы перебросить на любое угрожаемое направление. И он был создан в лице кавалеристов, которыми командовал И.Е. Петров. Для решительного часа мы придерживали и несколько орудий.
     В самом городе, охраняя прекрасный дворец, в котором обосновался Гулям-Наби-хан, сосредоточилась вторая рота хазарейцев.
     Противник пронюхал, что подступы к Мазари-Шерифу обороняются слабыми силами, и решил поторопиться.
     Утром 1 мая со стороны Ташкургана показалась колонна Мирзы Касыма. Из-за садов выдвинулась кавалерия Ишан-Халифы. Ее вел Ага-бек. Он не торопился, помнил напутствие отца: «Твой конный отряд ворвется в город с юго-запада через ворота Альмара. Но помни, сын, ты командуешь теми, при помощи которых мы хозяйничаем в чужих краях. Следовательно, ты должен вводить в дело своих людей не раньше того, как главное будет сделано другими».
     Между тем бой завязался. Напряжение его росло с каждым часом. Люди Саттар-бека вначале стойко встретили врага, но потом в некоторых местах стали пятиться назад. Петров получил задачу встречным ударом разогнать войско Мирзы-Касыма и тем помочь Саттар-беку. Он почти сделал свое дело, осталось захватить господствующую высотку, но тут справа его стала обходить конница. По тому, как она развертывалась, Петров понял, что всадники обучены хорошо и что перед ним не кто иной, как басмач Ибрагим-бек, с которым он уже встречался на советской земле.
     Позиция Петрова оказалась уязвимой, и он решил под прикрытием пулеметного огня оттянуть своих на окраину города, прикрыться домами и дувалами и нанести из-за них огневой удар по противнику, наступающему по открытой местности, а потом добить его контратакой в конном строю. Этот замысел полностью удался, чему в немалой степени способствовал И.В. Панфилов, возглавивший пулеметные подразделения. Сказала свое слово и наша двухорудийная батарея, которой я приказал поддержать Петрова, а потом обстрелять и рассеять приближавшихся конников Ага-бека.
     Временами бой принимал ожесточенный характер, перекидывался на улицы города. Пришлось выдвинуть на линию огня и роту, охранявшую дворец. Но к исходу дня противник повсеместно был разбит и рассеян. Победа была полной. Ей радовались все, и особенно Гулям-Наби хан, которому несколько часов тому назад кто-то доложил, что противник вот-вот ворвется во дворец.
     Читателя, по-видимому, заинтересовало упоминание фамилий И.Е. Петрова и И.В. Панфилова. Неужели это всенародно известные по Великой Отечественной войне люди? Да, это так.
     Разумеется, в том далеком 1929 году я не мог предположить, что наш соратник по боям на территории Афганистана Иван Ефимович Петров столь блистательно продолжит свой боевой путь, станет в годы Великой Отечественной войны одним из руководителей не только армий, но и фронтов.
     Не думал я тогда, что и Иван Васильевич Панфилов, столь искусно руководивший в боях за Мазари-Шериф пулеметными подразделениями, станет в годы борьбы с фашизмом личностью легендарной, навеки прославится при героической обороне Москвы.
     Скоро к нам подоспел еще один отряд добровольцев во главе с Вячеславом Дмитриевичем Цветаевым. Этому человеку тоже суждено было стать видным военачальником, водить в сражения с гитлеровскими захватчиками целые армии.
     А тогда самому молодому из нас – Петрову – было тридцать три года, самому старшему – Панфилову – тридцать шесть. Несмотря на молодость, в послужном списке каждого из нас были уже Первая мировая война и война Гражданская. Петрову, Панфилову и Цветаеву доводилось и прежде на советской земле скрещивать оружие с басмачами, я же столкнулся с ними впервые.
     Иван Ефимович Петров – самый молодой среди нас и самый, пожалуй, искусный. Во всяком случае в жарких боях далекого 1929 года он заявил о себе с самой лучшей стороны. В нем уже тогда угадывались гибкий ум, точный расчет, умение видеть, верно оценивать ход событий и благотворно влиять на их развитие.
     Это о нем, об Иване Ефимовиче Петрове, выведенном под фамилией генерала Ефимова, рассказывает Константин Симонов в записках Лопатина «Двадцать дней без войны»: «Мы несколько раз с ним встречались здесь, в Средней Азии... Он здесь и бригадой командовал, и начальником училища был. Говорили даже, хотя он сам этого не подтверждал, отшучивался, что, когда в Афганистане свергли Амануллу-хана, ходил туда на помощь во главе какого-то сводного мусульманского полка...»
     Да, скажу я, ходил, и довольно удачно.
     Новые бои и печали
     Боями под Мазари-Шерифом не закончились выпавшие на нашу долю испытания. На севере Афганистана стало поспокойнее, но на помощь разгромленным и притаившимся басмачам спешили свежие силы со стороны Кабула во главе с военным министром мятежников Сеид-Гуссейном. В конце мая в районе города Ташкургана мы встретились с ними в открытом бою. Победа и здесь была полной и безраздельной. Раненый Сеид-Гуссейн с жалкими остатками своего воинства едва унес ноги.
     Однако и у нас не обошлось без горьких утрат. Погиб в уличном бою, идя во главе боевого отряда, Али-Ахмед-хан. Похоронили мы и Саттар-бека – искусного командира и верного товарища. Похоронили, согласно его предсмертной просьбе, на южном берегу Аму-Дарьи: «Хочу лечь в родную землю, но рядом с той страной, которая дала мне радость и надежду в жизни». Это были последние слова Саттар-бека.
     По существу уже весь северный Афганистан был под властью короля Амануллы-хана, и мы начали подумывать о возможном выступлении на юг для встречи с войсками короля, наступавшими на Кабул.
     Но по прибытии в Мазари-Шериф нас ожидали разочаровывающие вести.
     Войсками Амануллы-хана был взят Газни: одно время они были недалеко от Кабула, но когда силы Амануллы и Баче-и-Сакао сошлись в решительном бою, на сторону Баче перешло еще одно племя, обнажив тыл войск короля, и они в беспорядке отступили на Кандагар, а сам король перебрался в Индию.
     После этого советским добровольцам уже незачем было оставаться в Афганистане.
     Как и следовало ожидать, власть Баче-и-Сакао была недолговечной. В том же 1929 году он был низложен и убит силами генерала Надир-хана, который 15 октября 1929 г. был провозглашен падишахом.
     Вместе с нами уходили и многие афганские товарищи. Среди них был и младший брат Саттар-бека, которому так хотелось увидеть свою родину свободной и счастливой.
     

Окончание >>>