Продолжение. В начало. >>>

     Допросы Этингера в Лефортовской тюрьме вел старший следователь следственной части по особо важным делам МГБ Михаил Рюмин. По возвращении с одной из этих «бесед» пожилой врач скончался... Возможно, тут сказался и результат пребывания арестованного в «камере-холодильнике», куда следователь помещал его в целях психологического давления.
     В ходе допросов представителей следствия интересовали не столько антисоветские разговоры врача и кем были его собеседники, сколько причины нескольких смертей высокопоставленных партийных функционеров, страдавших болезнями сердца. Абакумов тоже участвовал в допросах Этингера и вскоре понял, что расследование «вредительского лечения» перспектив не имеет и единственное, что можно поставить профессору в вину, - это «антисоветская деятельность», выражавшаяся во «враждебных разговорах».
     Но тут неожиданно для Абакумова его подчиненный - подполковник Рюмин — 2 июля 1951 года направил письмо в ЦК партии, где сигнализировал о торможении министром следствия по делу «врачей-вредителей». Абакумов обвинялся в том, что якобы с целью замять дело он способствовал смерти подследственного Этингера, установив для него самые суровые условия содержания. Вряд ли бы сам подполковник рискнул написать письмо на имя Сталина, скорее всего, его подтолкнул к этому кто-то из весьма высокопоставленных недоброжелателей главы МГБ. Известно, что письмо попало в Кремль через помощника Маленкова Д. Суханова.
     Обстоятельства появления письма Рюмина до сих пор остаются неясными. Но так или иначе Абакумов оказался под подозрением у Сталина за укрывательство «заговора», якобы инспирированного иностранной разведкой. Масла в огонь подлила информация о возможных неофициальных контактах Абакумова с Берией, который к тому времени вышел из доверия хозяина Кремля и как заместитель главы правительства занимался в основном организацией работ в области создания ядерного и ракетного оружия. Возможно, Абакумова попросил о встрече сам Берия, обеспокоенный арестом лечившего его врача. Скорее всего, Лаврентий Павлович просто-напросто боялся, что Этингер при интенсивных допросах наговорит лишнего и предоставит какие-то компрометирующие его сведения... Уж кто-кто, а товарищ Берия знал, как именно все это делается.
     Но, видимо, основной причиной опалы Абакумов все же стала не неофициальная встреча с Берией, а позиция относительно «дела врачей», которому он был не намерен придавать политический и национальный подтекст. А ведь именно к этому стремился становившийся все более подозрительным Сталин - или какая-то группа в партийном руководстве, имевшая на вождя большое влияние...
     Как явствует из воспоминаний начальника Следственной части по особо важным делам А. Романова: «Абакумов сказал: Этингер - провокатор, он заведет нас в дебри. Учитывая особую чувствительность Верховного к таким проблемам, мы придем к повторению 37-го года. Пока я нахожусь на этом посту, повторения не допущу». Зная твердый характер Абакумова и его известную смелость, можно предположить, что он постарался бы «спустить на тормозах» дело попавших под подозрение врачей. Да и по делу Еврейского антифашистского комитета, руководители которого подозревались в национализме и связях с американской разведкой, Виктор Семенович личной инициативы не проявлял и совсем не стремился к разоблачению «всемирного заговора».
     Были ли в СССР каннибалы?
     «Сознательное торможение расследования» и преступную халатность в деле о «еврейском националисте» Этингере как раз и ставили в вину Абакумову его недоброжелатели из ЦК партии. Министра упрекали в том, что он считал надуманными полученные Рюминым показания о некоем заговоре врачей и заявлял, что «это дело заведет МГБ в дебри».
     В подлинных причинах возникновения «дела врачей» исследователи того периода советской истории, возможно, так и не разберутся до конца. Нельзя исключить возможности, что это была очень хорошо продуманная провокация каких-то кругов, сумевших использовать настроения бытового антисемитизма у старого правителя, усиленные его обеспокоенностью проблемами личной жизни детей. Известно, что второй женой Якова Джугашвили была Юлия Исааковна Мельцер; что первой любовью дочери Светланы стал Алексей Каплер и что ее первый муж Григорий Морозов оказался с точки зрения Сталина «не той национальности»; да и женитьба Василия Сталина на Галине Бурдонской энтузиазма у Иосифа Виссарионовича не вызвала...
     Тут еще масла в огонь подлили показания знакомого Михоэлса - арестованного в 1948 году З. Гринберга: Михоэлс-де в 1946 году обмолвился в разговоре с ним о возможности использовать брак Светланы Аллилуевой с Григорием Морозовым для реализации идеи создания Еврейской автономной республики в Крыму...
     Ранее шовинизм у Сталина особо не проявлялся. Более того, известен его ответ на вопрос Еврейского телеграфного агентства США в 1931 году: «Национальный и расовый шовинизм есть пережиток человеконенавистнических нравов, свойственных периоду каннибализма. Антисемитизм как крайняя форма расового шовинизма является наиболее опасным пережитком каннибализма. Антисемитизм выгоден эксплуататорам как громоотвод, выводящий капитализм из-под удара трудящихся».
     Возможно, в конце 1940-х годов этот громоотвод кому-то понадобился вновь, на этот раз для разжигания межнациональной розни в советском обществе и провоцирования антисоветских настроений среди граждан СССР еврейской национальности, а также для дискредитации Советской державы и конкретно русского народа в кругах западноевропейской и американской интеллигенции.
     Если это именно так, то надо признать, что расчет оказался верным. Международная репутация СССР была основательно подпорчена на многие десятилетия. А ведь если вспомнить, то в 1920-1930-е годы Страна Советов пользовалась большой симпатией западной либеральной интеллигенции, очень спокойно, кстати, воспринявшей судебные процессы того времени в нашей стране. Тот же Еврейский антифашистский комитет был создан в начале 1942 года в расчете на симпатии зарубежных еврейских общин и получение от них финансовой помощи и информационно-политической поддержки в борьбе СССР против Германии. Это же касается идеи Еврейской автономной республики в северной части Крыма, пользовавшейся поддержкой Молотова и Берии, надеявшихся таким образом привлечь средства крупнейших западных банков для восстановления СССР и создания альтернативы переселению советских и восточноевропейских евреев в Палестину.
     Абакумов, судя по его позиции, предвидел подводные камни развития «дела врачей», но в Кремле могущественнее оказались силы, по каким-то своим соображениям заинтересованные в максимальной раскрутке темы «еврейского национализма». Заметим, что в конечном счете это сильно било по самому Сталину и дискредитировало его систему власти в кругах западной элиты. Для больного правителя, разменявшего седьмой десяток, но так и не выбравшего себе надежного преемника, это было сродни политическому самоубийству. Не исключено, что дело как раз и заключалось в подспудном желании кого-то нанести по диктатору удар, окончательно подорвать его репутацию в глазах мировых финансовых кругов, которые, что не секрет, оказывали СССР определенную поддержку в 1920—1930-е годы. Ведь курс Рузвельта на сближение с СССР был не только и не столько его личной заслугой, сколько реализацией долгосрочной стратегии мировой финансовой элиты...
     4 июля 1951 года Абакумова отстранили от должности министра госбезопасности, а уже 11 июля по итогам работы комиссии, созданной для проверки заявления Рюмина, члены Политбюро ЦК приняли постановление «О неблагополучном положении в МГБ СССР». В документе утверждалось, что «Абакумов... при допросе пытался вновь обмануть партию, не обнаружил понимания совершенных им преступлений и не проявил никаких признаков готовности раскаяться в совершенных им преступлениях».Судя по составу комиссии (Л. Берия и три представителя аппарата ЦК - Г. Маленков, М. Шкирятов, С. Игнатьев), ее вывод был предрешен. Основания «утопить» Абакумова имелись и у Берии, и у Маленкова, и у других партийных функционеров... Кстати, близкий к Маленкову заведующий отделом ЦК Игнатьев в августе стал новым министром госбезопасности и на этом посту встретил смерть Сталина.
     «На допросах вел себя как настоящий мужчина...»
     К 1950 году роль аппарата ЦК существенно возросла в советской властной пирамиде. С благословения Сталина высшие партийные функционеры получили даже возможность непосредственно участвовать в следственных процедурах. Еще в феврале 1950 года была создана специальная тюрьма, рассчитанная на несколько десятков особо важных политзаключенных, со своей специальной охраной. Ее разместили на улице Матросская тишина. Начальник тюрьмы не подчинялся руководству МВД или МГБ, а курировался непосредственно секретарем ЦК Маленковым.
     Именно в этой тюрьме и оказался 12 июля Виктор Семенович, доставленный туда после допроса в прокуратуре первым заместителем министра госбезопасности С. Гоглидзе и начальником главного управления Погранвойск МГБ генерал-лейтенантом Н. Стахановым. Арестовали также его жену Антонину Смирнову (с двухмесячным сыном) - дочь известного в то время эстрадного артиста и гипнотезера, выступавшего под псевдонимом Орнальдо. Кстати, сын Абакумова впоследствии стал талантливым ученым и в настоящее время живет в Москве.
     Его отец так и не увидел сына взрослым. Но прежде чем погибнуть, бывшему главе МГБ пришлось пройти в тюрьмах самые жестокие испытания. К нему применяли все методы допросов: его подолгу держали в холодном карцере, не снимали наручники и кандалы, лишали сна, использовали физические методы воздействия, превратившие красавца-мужчину в полного инвалида.
     Поначалу Абакумов надеялся на снисхождение Кремля. Сохранился текст его письма к Берии и Маленкову:
     «Дорогие Лаврентий Павлович и Георгий Михайлович!
     Со мной проделали что-то невероятное. Первые восемь дней держали в почти темной холодной камере. Далее в течение месяца допросы организовывали таким образом, чтобы я спал час-полтора в сутки, и кормили отвратительно. Бросали меня со стула на пол. Ночью 16 марта меня схватили и привели в так называемый карцер, а на деле, как потом оказалось, это была холодильная камера с трубопроводной установкой, без окон, совершенно пустая, размером два метра. В этом страшилище без воздуха, без питания я провел восемь суток. Установка включалась, холод все время усиливался. Такого зверства я никогда не видел и о наличии таких холодильников в Лефортово ничего не знал - был обманут. Прошу вас закончить все и вернуть меня к работе... мне нужно лечение».
     Откровенно говоря, поражает наивность генерал-полковника госбезопасности, возможно, и напускная. Уж кто-кто, а он-то должен был знать, как работают в его системе. Да и на милость победителей он рассчитывал зря. Ведь тот же Вознесенский был куда ближе к вождю, и того не пожалели. К тому же Виктор Семенович слишком много знал...

     (Окончание следует.)