- Александр Николаевич, вы остались единственным дважды Героем Советского Союза маршалом авиации, и тем ценнее становятся ваши воспоминания о Великой Отечественной войне. Какое значение для вас имеет День Победы? Где и как его встретили?

     - Как сказал поэт: «Нас все меньше и меньше. Нас почти уже нет». На сегодняшний день в живых из воздушной армии, в которой мне довелось воевать, осталось полтора десятка человек. Из дивизии в Москве и того меньше – 5 человек, из полка – всего двое. А дважды Героев Советского Союза из летчиков осталось лишь четверо.
     9 Мая – праздник не только ветеранов той далекой войны. Если говорить коротко, то мы, фронтовики, отстояли государственную самостоятельность, право страны иметь будущее. Вот почему День Победы принадлежит и тем, кто родился после войны.
     Окончание войны, которое я встретил под Берлином, было для меня необычным. Утром получили команду на боевой вылет, выехали на аэродром. При подъезде к нему вдруг слышим стрельбу, и довольно сильную. Я тогда уже занимал должность заместителя командира полка, надо принимать срочное решение. Давай соображать, что происходит. Прорвавшаяся группа немцев? Десант? Как помочь в отражении атаки на аэродром? Скомандовал: «К бою!» Мы спешились, а там стрельба нарастает, просто сражение какое-то! Вышли на аэродром и только там узнали – Победа!!!

     - По прошествии лет вопросов о войне не становится меньше, в том числе и чисто профессиональных. В чем ценность штурмовика на поле боя и как определялись цели?

     - Задача штурмовой авиации – поддержка наземных войск, удары по скоплениям войск противника, по его живой силе, минометным и артиллерийским позициям, танкам, железнодорожным перегонам, мостам, эшелонам и аэродромам. Это все наземные цели для штурмовика, их нам определяло командование. Истребитель может выйти из боя, уйти от противника, а штурмовик обязан наносить удар там, где ему приказано, и отступать некуда. Или пан, или пропал!

     - Наши и зарубежные специалисты отмечают, что советские летчики-штурмовики выделялись на Второй мировой войне своей агрессивной тактикой и упорством по выполнению боевых задач. Как это достигалось, как воспитывались такие качества у наших летчиков?

     - Такое обучение начиналось еще в авиационных школах. Нас сразу учили, как правильно скрытно выходить на цель, как ее атаковать, как обмануть противника и защитить себя и друг друга над целью или от атак истребителей. На фронте у нас альтернативы в бою не было – уничтожить врага, иначе…
     Нам, летчикам-штурмовикам, было не занимать упорства и решительности в выполнении поставленных задач. Все свои бойцовские качества, как у боксера, мы и проявляли в полной мере. Только бой – не ринг, и надо было уметь действовать в группе, помогать товарищам. Одним самолетом не каждую цель можно «распотрошить», а наша сила в коллективной мощи удара по врагу. К тому же штурмовик воздействует на противника не только огнем, маневром, штурмом, но и своим видом. Поверьте, не каждому человеку дано психологически выдержать одного только вида пикирующего на него многотонного Ил-2. Как ни уверяла вражеская пропаганда, что немцы сверхчеловеки, на войне мы видели, как они разбегались в разные стороны от наших атак.

     - Война не только подвиги и победа. Человеческая натура такая, что надо преодолеть страх, взять себя в руки, прежде чем идти под пули и снаряды врага. Всем ли это удавалось?

     - На войне как на войне, всякое бывает. Молодой, не обученный в бою летчик может дрогнуть, спасовать в жерновах войны. Это не трусость, а растерянность, как мимолетное явление. К войне тоже надо привыкнуть, и на это уходит не один день.
     Летчика, как и любого человека, страшит неизвестность. Авиашкола – теория, боевой вылет – практика. Мне пришлось стать командиром эскадрильи в двадцать лет. Как и другие командиры, учил подчиненных поведению в бою, отражению атак истребителей, штурмовкам целей. Особый упор при подготовке к вылету делал на разъяснения летчикам группы, какие будут мои действия над целью, а исходя из этого, что требуется от ведомых. Всегда объяснял, в какую сторону выходим из атаки, на каких интервалах, дистанциях. Вроде мелочь, зато в бою каждый знал свой маневр, и группа действовала слаженно. Если что-то начинало не соответствовать плану, тут же вносил поправки. Например, если ведомый начинал на развороте проскакивать вперед, то мне приходилось давать обороты двигателю и не позволять нарушать строй, если требовалось, и по радио давал команды. После любого вылета проводил разбор полетов. Ничего не оставлял без внимания: как грамотные действия, так и ошибки, которые надо учесть в последующих полетах. У летчика появляется уверенность, что командир всех видит, а значит, в минуту опасности никто не останется без помощи товарищей.
     Вылет за вылетом нарабатывался опыт, который потом обобщался, вносился в инструкции и различные боевые документы. Так было со мной, так было с другими.

     - Однако бытует мнение, что наибольшее значение на войне имеют задатки летчика, благодаря которым он до всего дойдет сам, а умение командира обучать подчиненных вторично.

     - Не могу с этим согласиться. Опыт строится не только на теории, но и на личных впечатлениях. Это происходит на земле и в воздухе. Задатки летать определяются в летной школе. Если их нет, то летчиком не станешь. На войне все зависит от командира, именно он обучает и дает ему практические навыки ведения боя. Подчиненный, получив на земле все разъяснения – что и как будет выполняться – в бою уже смотрит, как действует командир. Чем больше летчик познавал боевых приемов, тем шире становился его тактический диапазон. Знания и опыт накапливались, аккумулируясь в способность принимать самостоятельные, правильные решения – летчик становился ведущим. Лично мне довелось воспитать многих, кто стал впоследствии грамотными командирами звеньев, эскадрилий, полков. Думаю, не стыдно было и тем, кто воспитал и обучил меня.
     Вообще-то на войне звания и должности уходили на задний план. Штатное расписание было номинальным. Самый лучший летчик тот, кто водит группу. В войну командир полка объявлял боевой расчет, в котором у нас даже звания не назывались. Группы из двенадцати самолетов порой водили старшие лейтенанты. Мне также доводилось водить на цели старших по званию и должности.

     - После войны прошло столько лет, но и по сей день продолжают спорить о результативности того или иного аса. Были ли у нас на войне случаи приписки сбитых самолетов противника, уничтоженных целей?

     - Такое просто невозможно. После вылета командир группы писал донесение, в котором излагал результаты работы. В конце дня обобщенный доклад уходил к вышестоящему командованию. Все документы сохранились. Например, у меня за время пребывания на фронте в летной книжке записано 222 боевых вылета на штурмовку и 49 вылетов на разведку войск противника. Позднее по архивным данным оказалось даже чуть больше – 239 боевых вылетов и 49 на разведку войск противника. Итого – 288 боевых.
     Контроль был налажен очень хорошо. Во-первых, при бомбометании, пусках ракет, стрельбе пушек, пулеметов производился фотоконтроль. Во-вторых, штурмовики работают в группе, как минимум парой. Третье, на передовой нашу работу наблюдает пехота. Довольно часто присылали информацию партизаны – о том, когда, где и с каким результатом выполнена штурмовка. Конечно, были моменты, когда в свидетелях оставался только твой товарищ – бортовой стрелок. Но врать – себе дороже, ведь результаты боевой работы в любом случае можно было проверить фоторазведкой или группами контроля.
     Помимо всего прочего, нашу работу подтверждали истребители прикрытия. Они барражировали выше нас и хорошо видели результаты ударов. Мы же подтверждали результаты воздушных боев. В докладе командир штурмовиков описывал и воздушные бои, кто кого как сбил. В небе летчики не только по номерам самолетов или позывным друг друга определяли, но и по голосу. Как тут можно выдумками заниматься?
     По этому поводу вспоминается такой случай. Мою группу атаковали две пары ФВ-190. Они проскочили перед нами, но мы успели открыть огонь. Одновременно начали стрелять истребители прикрытия. Два «фоккера» сбиты. Кому записывать? Мы на них не стали претендовать. Истребители – спецы в этом деле. Наш огонь был больше заградительным, а «ястребки» били по цели. Значит, скорее всего, их огонь сразил врага. Им и записали в актив.

     - Потери – довольно щепетильная тема. Насколько успешно мог Ил-2 противостоять атакам вражеских истребителей? С чем еще, на ваш взгляд, связаны большие потери штурмовиков в начале войны и как менялась тактика штурмовиков?

     - В такой дуэли штурмовик почти всегда проигрывал. Истребитель все же более маневренный самолет. Тем более нас не готовили для полноценного воздушного боя. Такое просто невозможно. Предназначение штурмовика, как говорил выше, – враг на земле. Наша защита – в групповых действиях. При атаке истребителей противника наша пара выполняла «ножницы». При большем составе группы применяли тактический прием «круг», прикрывая друг друга.
     Меня за всю войну два раза сбивали зенитки, но истребители ни разу не взяли. Хотя мы все же не были беззащитной жертвой, даже в начале войны. Враг, выскочивший перед штурмовиком, под прицел пушек, практически не имел шансов выжить. Мне довелось так сбить один Ме-110. Ил-2 обладал сильным вооружением: бомбы, 8 реактивных снарядов, пушка, которой танки Т-III, Т-IV мы щелкали как орехи.
     В начале войны нам приходилось действовать без сопровождения истребителей. Мы для прикрытия ударной группы использовали штурмовики-истребители. Это одноместный Ил-2, только без бомбового вооружения. На них летали опытные летчики. Самолет шел немного в стороне от группы, которую прикрывал от атак вражеских истребителей. Его задача не вступать в полноценный воздушный бой, а отсечь своим огнем противника от ударной группы. Когда стало больше истребителей, то от такого самоприкрытия отказались.
     Еще один прием – выделение специальных групп для подавления вражеских зенитных средств. Такое предложение высказывали многие летчики. Решили проверить на практике. Например, из восьмерки одна пара работала по наиболее опасному средству ПВО. Первые опыты дали хорошие результаты. Штурмовики, пикировавшие на позиции зенитчиков, вызывали у врага страх, а порой и панику. Удар пары Ил-2 приводил к уничтожению батареи. Вместе отработали и уходили. Потери стали заметно ниже.
     Тактика совершенствовалась всю войну. В начале войны штурмовики летали на бреющем. Это оказалось очень невыгодно. Угловое перемещение цели очень большое, и летчики обычно не успевали прицеливаться и отработать с помощью обычного прицела. Из-за отсутствия прицелов для малой высоты приходилось прицеливаться «на глазок», или, как говорят летчики, «по сапогу».
     Была и другая причина больших потерь на этих высотах. По штурмовикам стреляли, образно говоря, чуть ли не из пистолетов. Да, бронекапсула Ил-2 защищала от стрелкового оружия и осколков снарядов. Наиболее сильная защита – бронеспинка 12 мм, от атак вражеских истребителей. Однако прямые попадания зенитных снарядов пробивали броню штурмовика.
     От огня крупнокалиберных пулеметов и малокалиберной зенитной артиллерии («эрликоны») противника необходимо было уходить на высоту. Мы поднялись на 800-1000 метров. Результаты ударов по врагу улучшились. Наших потерь стало меньше. Освоились на этой высоте, но и она нас не устроила. На ней только обнаружил цель, ввел самолет в пикирование, прицелился, а уже надо бомбить и уходить на повторный заход. А штурмовику надо в атаке обрушивать на врага всю свою огневую мощь. Подняли высоту до 1500-2000 метров и на ней закончили войну. В одном заходе бросали бомбы, стреляли «эресами» и обрушивали на врага огонь пушек и пулеметов. Такая сила удара давала большую эффективность. Конечно, нередко требовалось выполнять несколько заходов на цель, чтобы полностью ее уничтожить.
     Кстати, и враг хорошо понимал, кого ему надо уничтожить в наших боевых порядках в первую очередь. 24 июня 1944 года под Гродно я повел группу из трех эскадрилий. Задача – нанести удар по немецкой танковой колонне, выдвигавшейся к нашему плацдарму на реке Неман.
     Обнаружили дивизию врага быстро. Когда танки идут, от них пыль столбом поднимается до небес. Хороший удар нанесли. Всех не перемолотили, но задержали их продвижение. Однако из трех подгрупп всех ведущих сбили, в том числе и меня. Мне удалось сесть «на брюхо» в расположении наших войск.

     - Какой вылет стал для вас самым памятным?


     - Вылет, когда я почувствовал, что что-то стою. Он состоялся 13 июня 1943 года. Мы пошли четверкой на штурмовку под руководством командира эскадрильи В. Малинкина. Мне поручили вести вторую пару. Над линией фронта, как доложил воздушный стрелок, обнаружили тринадцать Ме-110, под прикрытием четверки ФВ-190 обрабатывавших наш передний край. Вся эта свора набросилась на нас. Мы приняли бой. Он стал самым тяжелым для меня. Крутился, как волчок, вплоть до того, что снижался до бреющего. Где-то хватанул ветки, которые привез в радиаторе… Мы сбили три истребителя, одного – мой стрелок Юрий Добров. Одного сбил я, «мессер» проскочил и попал под огонь наших пушек. В доказательство привез кусок его фюзеляжа, который застрял в плоскости моего самолета. Тот бой мне никогда не забыть. Из нашей четверки остался я один, остальных сбили. Это стало моим служебным рубежом – назначили командиром эскадрильи, а также рубежом мастерства.
     Конечно же, запомнился и последний боевой вылет на той войне. 5 мая 1945 года нужно было нанести удар в районе Свинемюнде, где зажали группировку врага. Не хотели немцы сдаваться, значит, надо их громить. От дивизии выделили четыре группы. Погода стояла скверная. Низкая облачность, морось, дождь. Шли на бреющем, высота при полете над морем около 10 – 20 метров. Брызги от волн чуть ли не захлестывали самолет. Летчики верили мне как ведущему. Они словно прилипли ко мне и все внимание сосредоточили на мне. Горизонта не видно, только барашки на волнах. Опасно, но по-другому не пройти, и надо верить приборам – иначе смерть. Выскакиваем в район цели, а там безоблачное небо. Сразу в набор до полутора тысяч. Пролетаем мост, а его, оказывается, зенитки прикрывают. Хорошо они по нам отстрелялась, поражения были. Летчики Воздвиженский и Медведев, выделенные для подавления зенитных батарей, в долгу не остались. Группа рассредоточилась, и мы ударили по отходившим от берега кораблям. После возвращения узнали: из четырех групп прошла только наша. В тот день мы совершили еще три боевых вылета, скоро рейд стал пустынным…

     - При ведении боевых действий из наиболее подготовленных летчиков-штурмовиков формировались специальные группы, эскадрильи, полки?

     - Такая практика мне неизвестна, да и осуществить ее невозможно. Она была бы ущербная. К тому же молодой летчик, попадая в коллектив более опытных, обстрелянных, быстрее входил в строй. Если бы молодые воевали отдельно, то их на первых вылетах «съели» бы. Мне пришлось начать воевать в девятнадцать лет. Никакого опыта не имел, не будь рядом старших товарищей, которые научили воевать, не сидел бы сейчас с вами.
     Судите сами. В 1942 году, когда пришел в полк, у нас не было ни одного летчика, сделавшего больше 8 боевых вылетов. Такая же статистика существовала у всех штурмовиков. В среднем выполнялось не более 8-11 полетов. Вот такая война была вначале. За 30 штурмовок объектов врага присваивалось звание Героя Советского Союза.
     Впоследствии, с приобретением опыта, планка результативности стала подниматься вверх. Когда мне удалось приблизиться к цифре 30, пришел приказ давать звание Героя за 60 боевых. Лично мне удалось получить Звезду уже за 100 штурмовых ударов. Вторую – за 200, так командование «на всякий случай» еще не представляло и к другим наградам.
     Теперь посчитано, что в среднем за войну на один сбитый Ил-2 приходилось 60-67 вылетов, у истребителей этот показатель около 90. Да, у штурмовиков самые большие потери, но нам приходилось уничтожать наземные цели, которые противник старался хорошо защитить системой ПВО. Легких побед на войне не бывает.

     

Читать дальше>>>