Продолжение. В начало. >>>
     Мавр сделал свое дело…

     У ЛЮБОГО правителя после успешного завершения войны возникают определенные проблемы с полководцами, вкусившими радость побед и ощутившими восторг сограждан. Между тем еще Шекспир сказал: «Мавр сделал свое дело - мавр может уйти…» Привыкшие за годы войны к относительной свободе и к самостоятельности в принятии решений, многие советские генералы не сразу поняли, что теперь наступают иные времена и в цене вновь возрастают беспрекословная исполнительность и умение аппаратного «политеса».
     В довершение всего на поведении немалого числа военачальников сказывалась слабость «человеческой природы» перед трофеями. Играли свою роковую роль и приехавшие в поверженную Германию жены полководцев - пока еще не избалованные роскошью, а также расторопные адъютанты и хитроватые интенданты... Разумеется, вся информация на этот счет по соответствующим каналам исправно поступала в Москву. Так, было известно, что командир 2-го гвардейского кавалерийского корпуса генерал-лейтенант Владимир Крюков ухитрился приобрести более ста килограммов изделий из серебра, десятки старинных ковров, антикварных сервизов и т.п. Другой же генерал-лейтенант - из руководящего политсостава - отправил на родину целый эшелон трофейного имущества, разжился работами французских и фламандских мастеров XVII и XVIII веков, изделиями из серебра, фарфора. Аскетичного Сталина подобные сообщения приводили в ярость: он ведь дал самые строгие указания относительно использования трофейного имущества в разоренной войной стране.
     К тому же иные члены семей военачальников болтали много лишнего. Например, из публикаций, появившихся после 1991 года, можно узнать, как в новогоднюю ночь 1947 года к находившемуся уже в опале прославленному маршалу приехал генерал Крюков со своей супругой певицей Лидией Руслановой. Русланова, бросив на стол полководцу двух подстреленных тетеревов, не нашла ничего лучшего, как сказать: «Я желаю, Георгий Константинович, чтобы так выглядели все твои враги!» В ситуации, когда полководец находился «под колпаком», подобные реплики отнюдь не улучшали его положения.
     Во времена министра Абакумова досталось не только Георгию Константиновичу Жукову и его окружению, но и командованию ВМФ, ВВС, руководству авиационной промышленности. И если по «авиационному делу» далеко не все обвинения были так уж однозначно безосновательны, то обвинения адмиралов в передаче западным союзникам «секрета» парашютной торпеды были, что называется, шиты белыми нитками.
     Мы не собираемся оправдывать министра госбезопасности и тем более говорить о правомерности методов допросов арестованных генералов его подчиненными, но факт остается фактом: по долгу службы Абакумов был обязан регулярно докладывать Сталину всю негативную информацию о поведении и настроениях военачальников, тем более что у хозяина Кремля был не один канал информации, а уж решения принимал сам вождь. Одним правитель прощал прегрешения, других стремительной опалой опускал «на грешную землю», третьих жестоко карал.
     «АВИАЦИОННОЕ ДЕЛО»испортило отношения Абакумова с секретарем ЦК Георгием Маленковым. Результаты расследования органов госбезопасности были доложены Сталину, ему стало известно о личных недоработках Георгия Максимилиановича, курировавшего в годы войны авиапром, а посему Маленков в 1946 году был вынужден провести несколько месяцев на партийной работе в Средней Азии... Секретарем же ЦК, отвечавшим за кадровую политику, органы госбезопасности и юстиции, стал тогда вместо Маленкова ленинградец Алексей Кузнецов. Его перевод в Москву привел к консолидации в верхнем эшелоне власти так называемой ленинградской группы, в которую входили секретарь ЦК Андрей Жданов, председатель Госплана Николай Вознесенский, заместитель председателя Совета Министров СССР Алексей Косыгин, первый секретарь Ленинградского обкома партии Петр Попков и примыкавший к ним председатель Совета Министров РСФСР Михаил Родионов.

     Дело Вознесенского

     ПРОЙДЕТ ВСЕГО два года, и Абакумову вместе с вернувшим себе позиции в аппарате ЦК Маленковым придется заняться «антигосударственной деятельностью» этих молодых и энергичных выходцев из северной столицы. Причиной «ленинградского дела» принято считать борьбу кланов внутри высшей партийной номенклатуры – и этот фактор действительно имел место. Но, как думается, корни решения Сталина расправиться с группой перспективных и энергичных руководителей уходят гораздо глубже.
     Возможно, главным мотивом жестокого решения вождя стали его принципиальные расхождения с Вознесенским во взглядах по концептульным проблемам дальнейшего экономического развития СССР. Не исключено, что Сталин опасался, что после его неумолимо приближающейся кончины – он-то понимал, что перед смертью бессильны даже диктаторы, - верх в руководстве возьмет группа Вознесенского. Между тем его политэкономические взгляды противоречили убеждениям Сталина, изложенным им в книге «Экономические проблемы социализма в СССР» уже после расстрела «ленинградцев».
     В 1940-х годах Вознесенский считался одним из самых авторитетных экономистов в стране. Многие статьи, в то время публикуемые в теоретическом партийном журнале «Большевик», содержали цитаты из его книги «Военная экономика СССР». Сталина, видимо, раздражал не столько сам факт чрезмерной популяризации Вознесенского, сколько тиражирование теоретических взглядов председателя Госплана. Николай Алексеевич ратовал за всемерное развитие хозрасчета - перевод на него буквально каждого цеха, каждой бригады. Взгляды Вознесенского были чем-то сродни воззрениям Бухарина и Рыкова, сменившего Ленина на посту главы правительства. Оба они, как известно, были расстреляны с санкции Сталина в конце 1930-х годов. И вот, когда, казалось бы, с «правыми» навсегда покончено, их идеи оказались реанимированными, и не кем-нибудь, а одним из перспективных членов Политбюро.
     КСТАТИ СКАЗАТЬ, после смерти Сталина многое сделали для практической реализации идей Вознесенского Хрущев и Косыгин. Так, Никита Сергеевич поддержал идеи советского экономиста Евсея Либермана, предложившего в 1962 году в статье в «Правде» сделать главными критериями эффективности работы предприятия прибыль и рентабельность. Хрущев даже разрешил провести на нескольких предприятиях хозяйственный эксперимент «в духе Либермана». Косыгин же, возглавивший советское правительство после свержения Хрущева, эти эксперименты продолжил. Люди старшего поколения, наверное, помнят шумиху вокруг Щёкинского химического комбината, где часть трудового коллектива уволили, а сэкономленные за этот счет средства из фонда заработной платы разделили между оставшимися работниками. Фактически в концепции Вознесенского – Либермана – Косыгина главной была установка Вознесенского на подчинение советского экономического механизма установке на максимальную прибыль…
     Сталин в отличие от Вознесенского исходил из того, что товарное обращение несовместимо с перспективой перехода от социализма к коммунизму и что «по мере развития централизованного научного планирования хозрасчет неминуемо превращался в дикий анахронизм, в тормоз строительства коммунизма». В последний период правления Сталина концепция экономической политики исходила из приоритета снижения себестоимости продукции и совершенствования механизма ежегодного снижения цен. Считалось, что плановое снижение себестоимости будет стимулировать внедрение более производительного оборудования, а плановое снижение цен - добросовестный труд и бережное отношение к общественной собственности. С идейными оппонентами из числа «рыночников» вождь решил разобраться в своей привычной манере.
     Абакумов безропотно выполнил политическую установку Сталина на устранение «ленинградской группы», воспользовавшись для этого промахами в работе попавших в опалу советских, хозяйственных и партийных руководителей. Возможно, быстрой расправе с «оппозиционерами» помогла внезапная кончина Жданова, страдавшего болезнью сердца, - по сути, второго после Сталина человека в партии и неформального лидера «ленинградцев». То ли на самом деле не выдержало сердце у 52-летнего члена Политбюро, то ли ему «помогли»…
     Только Косыгину каким-то чудом удалось избежать ареста - судьба уготовила ему долгую, хотя и беспокойную, нелегкую политическую карьеру.
     В исследованиях об этом периоде порой можно встретить утверждение, что Абакумов поддерживал дружеские отношения с секретарем ЦК Кузнецовым и даже по возможности тормозил «разработку» «ленинградцев», чтобы оттянуть их арест. Может быть, это и так. Но в то же время известно, и о том Абакумов скорее всего был осведомлен, что в 1946 году, когда Сталин решил заменить близкого к Берии Меркулова на «своего человека», Жданов и Кузнецов усиленно «сватали» на пост министра госбезопасности не Виктора Семеновича, а своего знакомца по северной столице Петра Николаевича Кубаткина, со времен войны возглавлявшего Ленинградское управление госбезопасности.
     Этингер и другие
     …К 1950 ГОДУ, наверное, не было ни одного члена Политбюро, у которого не было оснований не любить, мягко говоря, руководителя МГБ. От органов досталось даже сверхосторожному Молотову, у которого в 1949 году была осуждена к ссылке жена Полина Жемчужина (Карпович), начальник главка в министерстве легкой промышленности РСФСР. Хотя, разумеется, отнюдь не Абакумов принимал решение об аресте супруги члена Политбюро, еще до революции работавшего с самим Лениным. Не мог также Абакумов самостоятельно отдавать распоряжения о внесудебной ликвидации в 1948 году художественного руководителя Московского государственного еврейского театра Соломона Михоэлса... В Кремле был лишь один человек, кто мог принимать такого рода решения исходя из своих соображений о политической целесообразности, о добре и зле. Причастность к убийству талантливого театрального деятеля, возглавлявшего Еврейский антифашистский комитет, дорого стоила министру госбезопасности: это преступление обычно называется одним из первых, когда речь заходит об оценке его государственной деятельности.
     Сгубило же Абакумова дело профессора Якова Этингера, оказывавшего медицинские услуги Лаврентию Берии. Этот крупный авторитет в области кардиологии (1887 г. р.) был арестован в ноябре 1950 года и умер в тюрьме в марте 1951 года. В поле зрения структур МГБ врач, имевший неосторожность вести разговоры на политические темы, попал в конце 1940-х годов. С помощью оперативной техники были зафиксированы его «неоднократные враждебные выпады против товарища Сталина». Этингера решили арестовать, но начальник охраны Сталина генерал-лейтенант Власик рекомендовал не торопиться с задержанием, а для начала перевести его на малозначительную должность. Весной 1950 года Абакумов обратился в ЦК ВКП(б) за санкцией на арест кардиолога. Впоследствии, уже будучи сам арестованным, он рассказывал следователю: «Такие аресты, как аресты ученых, всегда являлись важными, и к ним по указанию ЦК ВКП(б) мы подходили всегда с особой тщательностью».
     В ноябре МГБ еще раз поставило вопрос об аресте Этингера – на этот раз непосредственно перед Сталиным. В курсе вопроса были руководитель секретариата вождя Поскребышев и замглавы правительства Николай Булганин, который из-за частого недомогания Сталина в этот период вел текущие дела в Совете Министров. Судя по показаниям Абакумова, именно Булганин и разрешил ему произвести арест кардиолога.

     На снимке: В.С. АБАКУМОВ (справа) и Н.Н. СЕЛИВАНОВСКИЙ (1945 г.)

     (Продолжение следует.)